Она не знала, как долго они оставались в таком положении.
Она лишь знала, что под конец ни за что не выйдет из этой истории прежней.
Что-то в этом осознании заставило её бояться Тюра, бояться происходящего, всё сильнее и сильнее… но в то же время заставило просто отпустить всё.
Слишком поздно.
Это больше не имело никакого значения, потому что уже абсолютно, совершенно слишком поздно.
Глава 19
Пора уходить
Марион медленно просыпалась, осознавая сперва лишь то, что лежит на чём-то одновременно бархатисто-мягком и крайне твёрдом, и ещё что-то невыносимо нежное обвивает голую кожу её спины, боков и плеч.
Она открыла глаза и уставилась на выбеленный потолок.
Она посмотрела налево, откуда исходило тепло. Всего в паре метрах от неё горел камин гостиничного номера, сразу за белым пушистым одеялом, сваленном в кучку на бежевом ковре.
Она смутно помнила огонь… она помнила, что кто-то развёл его.
Она взглянула на длинные окна и поняла, что снаружи ещё темно.
Она посмотрела вниз.
Твёрдой поверхностью под её щекой была грудь Тюра вместе с его бархатисто-нежной кожей. Его глаза были закрыты, и она впервые обратила внимание на его длинные тёмные ресницы. Его голова лежала на бархатной подушке, которую он, должно быть, стащил с дивана.
Потом она моргнула и поняла, на чём ещё она лежала.
Его крылья были расправлены. Эти огромные, чёрно-алые крылья лежали под ней, одно из них уютно обвивало её спину, бёдра и большую часть ног, заменяя огромное одеяло, и было, возможно, самым удобным и теплым одеялом в её жизни. Она прижималась к его боку, её рука лежала на его талии, а его крыло обнимало её, пока он спал.
Сглотнув, Марион поймала себя на том, что рассматривает его, пока он спит, жадно впитывая столько, сколько могла увидеть сквозь перья этого оберегающего крыла.
Он не мог быть настоящим.
Он никак не мог быть настоящим.
Однако она не могла долго поддерживать эту иллюзию.
Даже сейчас, когда Тюр не мог загипнотизировать её своими тёмными глазами, или сбить с толку её собственными эмоциональными реакциями, не говоря уже о том, что она хотела его практически с того момента, как впервые увидела… он выглядел чертовски реальным для неё.
Она поймала себя на том, что ласкает его кожу, обводя пальцами очертания его груди, рёбер, ключиц, его бицепсов и предплечий… его бедренную кость с той стороны, которая не была покрыта одеялом из этих невероятных мягких перьев.
Она почувствовала, как Тюр шевельнулся под её рукой.
Она посмотрела в окно на ночное небо и подумала, всё ещё ли он хочет пойти к её отцу этим утром в предрассветные часы.
Что касается неё, то Марион была бы не против отложить это на другой день.
Может, даже на несколько очень долгих дней.
Когда Тюр заговорил, она дернулась от его бормотания, хотя оно было очень тихим.
— Нет, — сказал он, вздохнув.
Она оглянулась.
Его глаза были открыты. Тюр поднял руку, лаская её лицо, убирая завесу её тёмных волос с того места, где они падали на щёку и линию подбородка, и заправил пряди ей за ухо. Наклонившись, он медленно поцеловал её в губы.
Потом он потянулся, выгнув спину.
Это было невероятно странное ощущение — чувствовать, как его крылья под ней тоже потягиваются, обвивая ещё крепче.
— Нет, — повторил Тюр с некоторым сожалением и даже разочарованием. — Мы должны идти сейчас. Скоро. Я чувствую, что у нас осталось всего два часа темноты.
Марион кивнула.
Она знала, что он прав.
Она начала подниматься, но его крыло обвилось вокруг неё ещё крепче, почти обнимая, и она обнаружила, что снова целует его.
В этот раз они целовались дольше, и было гораздо сложнее оторваться.
Марион всё равно заставила себя сделать это.
Как бы ей ни хотелось, она не могла рисковать и позволить своему отцу увязнуть в войне только ради того, чтобы она могла провести больше времени обнажённой и наедине со своим новым бойфрендом-не-человеком.
Тюр под ней усмехнулся, подперев голову одной рукой.
Он выпустил её из-под крыла, которое прижимало её к нему, и снова она почувствовала в нём эту тягу, отчаянное нежелание расставаться.
— Я бы основательно забросил свою работу, — признался Тюр, приподнимаясь на одной руке. Зевнув, он полностью сел и проморгался, чтобы проснуться.
Взглянув на неё, он объявил:
— Я сделаю кофе. Ты хочешь?
Марион улыбнулась, затем кивнула.
— Безумно, — призналась она.
С осторожностью оторвавшись от его крыльев, стараясь не причинить ему боль и не выдернуть перья, не будучи уверенной, насколько легко можно вообще повредить эту его часть — или какую-либо другую часть, раз уж на то пошло — она поднялась на ноги. Как только она это сделала, то поняла, что обнажена, что у неё всё ноет, и что какая-то часть внутри её до сих пор была одержима сексом.