Фима Жиганец
Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи
Часть первая. Тюремные байки
Гонки тысяча и одной ночи
ЕНОТУ БЫЛО СКУЧНО. В отрядной каптёрке, приспособленной под персональные апартаменты, Енот задумчиво лежал на аккуратно заправленной постели, жевал тульский пряник с повидлом и слушал трансляцию «Русского радио».
тоскливым гнусным голоском сообщил по радио неведомый певец. Енот присел на постели, скрестил ноги в позе турецкого паши и произнёс:
– М-даа…
Гнусавый певец тут же заткнулся: Жора Лещ вырубил транзистор. Жора уже почти два года крутился с Енотом и улавливал его желания с полуслова.
– Вот откинусь на волю, разыщу этого додика, и никакой маньяк мне не помешает, – мечтательно протянул паша. – Хуль парнишка мучается? Да у него этот мышьяк полезет из ушей и из жопы…
Енот – человек серьёзный. Старый бродяга, пятый год держит «зону», и за это время к нему как к «положенцу» не было никаких вопросов ни от воров, ни от мусоров. Но вот взгрустнулось старому жигану. Башню налево повело. А тут ещё эти джуки-пуки[1].
– Чего мучаешься, Михал Палыч? – вопрошает Лещ, впервые не угадывая желаний хозяина. – Может, надо чего?
– Елду на меду! Гонка накатила, Жоржик. Грусть-тоска, печаль-кручина…
– По дому, что ли?
– По какому, на хрен, дому? У меня за всю жизнь два дома было – детский и казённый. Бродяга без никому. Даже фамилия соответственная – Бездомный.
– Да, Палыч, от фамилии, между прочим, иногда вся жизнь зависит, – подхватывает Лещ. – Вот у нас на зоне в Ленинск-Кузнецком азербайджанец один чалился, Шахер-заде. Вот и скажи: как его с такой фамилией можно было не отпедерастить?
– Шахер-заде, Шахер-заде… – задумчиво повторяет «положенец». – Где-то я её уже слышал…
– Ну, мало ли где; может, и ты его когда ткнул на пересылке…
– Я свой хрен не на помойке подобрал, – недовольно отрезает Енот.
И вдруг хлопает себя по лбу:
– Молоток, Лещ! Песенку помнишь – «Ты моя Шахерезада, сказка тысячи ночей»?
– О, блядь, про этого педика уже и песню сочинили! А я Чё-то не слыхал…
– Когда её пели, ты на горшке под стулом дулся. Короче, Жора, устроим и мы у себя сказку тысячи ночей. Как говорит урла[2], отвяжемся по-взрослому.
– Это как?
– Это так! Устроим олимпийские игры дурогонов!
В КАПТЁРКУ ЕНОТА СПОЛЗЛИСЬ все «смотрящие» отрядов. Выдержав долгую театральную паузу и доведя нервное напряжение публики до предела, Михаил Павлович потеребил свой мясистый картофельный нос и толкнул такую речугУ:
– Ну шо, господа босяки! Собрались мы здесь не балду гонять, а по серьёзному вопросу. Кацап, ты можешь минуту спокойно посидеть? То задницу чешет, то в зубах ковыряет, то в ухе дрочит… Ты б ещё бейцами[3] об стол позвенел! Короче, слушайте сюда. Сдаётся мне, что наша зона малость начала скисать. Чтоб слегонца встряхнуться, мы тут решили захороводить одно полезное занятие. Чуток подсядем на хи-хи. Значит, в чём прикол? Это такое соревнование, на звание главного дупеля[4] зоны. Победит тот, кто схлопотал срок за самое идиотское преступление. Сперва, конечно, прокрутите конкурсы у себя в отрядах, с жюри там, ну, приз зрительских симпатий… А потом уже финал проведём здесь. Это, блин… Песня года!
– Ну, Палыч, ты, в натуре, затележил! – хрюкнул Витя Малыш из шестого отряда. – Какой же дотман[5] будет на себя парафин лить[6]? Чтоб потом, значит, весь срок ходить как обхезанному, а все будут пальцем тыкать…
– Не бзди, Макар, – фонари потушишь! «Пальцем тыкать»… Мы тоже не пальцем тыканные! Ваша задача: сшибить под эту замутку у «сидельцев» хороший призовой фонд. На святое ж дело, блин! И мы тут в «первой пятёрочке» посовещаемся да выделим кой-чего из «общака»… Короче, лучший дурогон получит пять тонн[7] наличманом, спортивный костюм и коцы[8] чистый фаберже – «Адидас» какой-нибудь или там «Рибок». Ну, и остальные в обиде не останутся – кто на сколько потянет.
– А хлебало не треснет?! – Кацап даже на миг прекратил ковыряние в носу. – Пацаны, на хрен нам вальтов[9] прикармливать? А самим – лапу сосать!
– Не хочешь лапу – соси что тебе больше нравится, – ласково предложил Жора Лещ. – А желаешь – прими участие в конкурсе. Я в тебя верю, у тебя как раз рыло два на два[10]…
– Ты за базар отвечаешь?! – взвился Кацап. – Енот, он за базар отвечает?!
– Да не верещи ты, – поморщился Палыч. – Всё, понятно или вопросы есть?
– Есть, – задумчиво протянул Леха Буза. – Все пассажиры могут участвовать в этом безобразии? В смысле – и петухи с козлами?
– Леха, считай, что ты попал в финал вне конкурса, – жалостливо покачал головой Енот. – Нам байки нужны, а не кудахтанье. Смотрите: чтоб ни бе, ни ме, ни кукареку! Это ж, ептыть, честный спорт, а не свадьба Дуньки Кулаковой[11]…
РАССКАЗЫВАТЬ ОБ ОТБОРОЧНЫХ КОНКУРСАХ – дело долгое и многотрудное. Так что замнём для ясности. Заметим лишь: как и ожидал Енот, в поединок за звание самого талантливого «лоха» включилось немало желающих: щекотал ноздри запах халявы… Но до финала добрались не все. Пред ясны очи Енота и компании предстали делегаты от пяти отрядов из восьми.
Отряд хозобслуги не был допущен к соревнованиям (а потому что – козлы!). Четвёртый отряд неожиданно оказался без предводителя: Леху Бузу закрыли в БУР за грандиозную пьянку. Он замутил её со своей пристяжью по случаю великого праздника арестантского народа – Дня взятия Бастилии. Нажравшись, Леха попёрся выяснять отношения со своим «отрядным», который дежурил в эту ночь по зоне. Но до офицера он так и не добрался. На выходе из «жилухи»[12] прапорщики перехватили «смотрящего», отметелили его дубиналом и сходу сволокли в «кадушку»[13].
– Вот сучий потрох! – возмутился Енот, услышав о происшествии. – Вроде битый каторжанин, вся жопа в шрамах – а такие косяки мочит. Не «смотрящие» на зоне, а бандерлоги! Сорвут, падлюки, мероприятие…
Вскоре «положенца» ожидал новый удар. Победитель отборочного конкурса из пятого отряда, Саня Шароёб, неожиданно подхватил триппер от «обиженника»[14] с нового этапа – молоденького смазливого парнишки со взором невинного младенца. Младенец сам влетел за растление малолетки, в тюремной хате был «оприходован» и с тайным подарком невесть от кого прикатил на «строгача». Саню и его полюбовника выломили на больничку, а отряд посадили на карантин, поскольку выяснилось, что, как говорится, не одна я в поле кувыркалась…
И всё же назло превратностям судьбы июльским субботним вечером в комнате отдыха второго отряда – вотчине Михаила Павловича Безродного, он же Миша Енот, – состоялся финальный конкурс соревнований под кодовым названием «Дятел-99». Конечно, в большинстве своём собрались аборигены, но подтянулось немало ловкачей и из других отрядов. Несмотря на систему локальных участков, разделявших арестантские бараки, полной изоляции участков на зоне достичь почти невозможно. За пачку сигарет или чая, по знакомству, а то и просто за демонстрацию крепкого кулака вахтёр на калитке всегда пропустит пассажира куда тому надо. Главное – на прапора не нарваться…
Так что к началу чудесного действа помещение не вместило всех желающих. Наиболее дальновидные занимали места за два часа до премьеры. Жюри состояло из пяти авторитетных представителей «братвы». Сам Енот в него не вошёл принципиально – «чтоб никто не гавкал потом, что я за кого-то мазу тяну[15]!» Он вальяжно раскинул мослы[16] в стороне у окна. Рядом, как фитиль, торчал долговязый Жора Лещ.
1
Джуки-пуки – так уркаганы определяют наслаждения, которые им чужды: рок, брейк-данс, попсу голимую и проч.