– Да! – ответила я неожиданно для себя самой.
Не дав себе времени на размышление, я просто положилась на инстинкт; не спросила о зарплате, вообще не задала никаких вопросов…
Насколько испорченными могут быть подростки 15–18 лет? Мои сыновья, Роб и Чарли, были того же возраста, так что я, возможно, смогу стать для заключенных доверенным лицом, так как они будут меня воспринимать как мать, а не как угрозу.
Неужели я действительно была такой наивной? О да. Но время это исправило.
Мой собеседник объяснил, что немногие доктора соглашаются работать в тюрьмах, считая тамошнюю среду слишком страшной и неприятной, а потенциальных пациентов сложными, не склонными к сотрудничеству, непредсказуемыми и к тому же жестокими.
– Однако, – и при этих словах он сам рассмеялся, – человек, так открыто выражающий свое мнение, как вы, наверняка справится!
Я не могла поверить, что излишняя откровенность в журнале внезапно открыла для меня целый спектр новых возможностей. Доктор Берн увидел во мне настоящего бойца. Да, мне уже почти 50, но почему не попробовать что-то новое? Никогда не поздно начать сначала. Это может касаться и карьеры, и отношений, и образа жизни. Много лет я убеждала в этом своих пациентов, и вот настало время столкнуться с неизвестностью самой. Вполне возможно, я смогу изменить к лучшему жизнь этих ребят.
Господи боже, что я наделала!
Вернувшись домой, я снова ощутила сомнения: не слишком ли поспешила, приняв предложение о работе, о которой практически ничего не знаю?
Я сидела за кухонным столом, изучая информацию по тюрьме Хантеркомб. Официально она классифицировалась как исправительное учреждение для несовершеннолетних, в которое превратилась с 2000 года. Здание построили во время Второй мировой войны, как лагерь для интернированных, а в 1946 году преобразовали в тюрьму.
В отличие от мест заключения для взрослых, которые принято дифференцировать по буквам от А до D в зависимости от степени тяжести преступлений, совершенных заключенными, тюрьма для несовершеннолетних такого обозначения не имела. Правда, это мало утешало. Вообще меня не так-то просто испугать, но я мучилась сомнениями, читая о преступлениях, совершенных содержавшимися там подростками. Речь шла не только о воровстве и разбое, но также об убийствах и изнасилованиях.
Я обратилась к Дэвиду за советом.
– Как думаешь, я справлюсь?
Он оторвался от картошки, которую чистил нам на ужин, и рассмеялся.
– Не беспокойся, конечно, справишься, даже более чем.
Он снова улыбнулся.
– Как всегда.
Было очень приятно услышать, что он поддерживает меня и мои решения. Бог знает, сколько вечеров муж провел дома в одиночестве, присматривая за мальчиками, пока я задерживалась на работе или уезжала на вызов посреди ночи. Он понимал мое стремление, даже потребность помогать другим. Понимал, что я слишком много сил вложила в карьеру, чтобы сейчас все бросить.
– Я буду лечить подростков, совершивших, в том числе, и тяжкие преступления.
Я с трудом могла представить, что мальчики, ровесники моих сыновей, могут кого-то убить или изнасиловать маленького ребенка.
– Но им тоже нужен врач. А ты как нельзя лучше подходишь для этой должности, – сказал Дэвид.
Он был прав. Я не собиралась никого судить; моя работа заключалась в том, чтобы помогать людям.
– Но это же тюрьма. Как думаешь, мне хватит духу там работать?
Я услышала, как еще одна очищенная картофелина плюхнулась в кастрюлю с водой, прежде чем Дэвид обернулся ко мне и поглядел прямо в глаза.
– Мне что, напомнить тебе, какой мужественной ты была все эти годы? Да вспомни хоть того парня, приставившего нож к горлу…
Глава третья
Стояла невыносимая жара, и я в свой обеденный перерыв устроилась за рабочим столом с ледяным напитком и легким перекусом. Сквознячок, приподнимавший шторы, проскальзывая в кабинет, щекотал сзади шею. Приходилось прикладывать массу усилий, чтобы не задремать; в такую жару так и тянет прикрыть глаза хоть на пару минут. Внезапно тишину нарушили крики и быстрый топот ног по коридору.
Дверь кабинета распахнулась, и одна из моих пациенток, Дженни Скотт, влетела ко мне, запыхавшись и в полной панике.
– Аманда, скорее едемте со мной! – закричала она.
Ее обычно аккуратная прическа была растрепана, от привычной сдержанности не осталось и следа.