Урсул думал, что она вернется и, как всегда, принесет что-то еще. Потом посидит тут на стуле, болтая ногами. Но нет. Она ушла… Оборотню стало грустно. Он расстроился и совсем не из-за еды, есть как раз не хотелось. Он встал, подпрыгнул, ухватившись за верхний ряд прутьев, и стал подтягиваться. Когда руки устали, спрыгнул и стал приседать, тренируя ноги. Затем долго отжимался и повторял ежедневный набор упражнений, пока, обессиленный, не упал на пол. Теперь на душе стало легче, хотя беспокойство за Серенькую Мышку продолжало грызть где-то под ребрами.
К ночи он улегся на свой трухлявый матрас и, вытащив немного заплесневелый сухарик, принялся его грызть. Открылась входная дверь… И закрылась… Уже странно. Оборотень замер. Мина приходила один раз в день и всегда оставляла дверь открытой. В потолке погреба были проведены вентиляционные трубы, но воздух в подвале все равно застаивался и отдавал сыростью. Человечка оставляла дверь нараспашку, чтобы он выветрился. Урсул принюхался. Неужели к нему пожаловал кто-то другой? Запахло гарью. Волк видел в темноте не так хорошо, как на свету, но достаточно, чтобы различить закутанную в плащ фигурку.
— «Мышка!»
Это все же она.
Но…Что-то с ней не так… Шаг заплетается, пахнет горелыми тряпками так, что аромат самой девушки не слышен. И кажется, плачет? Она прошла вдоль стены и, не зажигая свечу, осела где-то в дальнем углу, за умывальником. Она скулила там долго. Иногда подвывая и что-то выговаривая. Потом затихла. И по-тихому сопенью Урсул понял, что она спит. Он сидел возле решетки и слушал дыхание спящей девушки. Её обидели. Обидели его маленькую Мышку. Кто? За что? Оборотень дышал тяжело и обеспокоенно, переживая за свою тюремщицу. И радостно. В подвале, кажется, даже стало светлее от того, что в одной комнате с ним спала еще одна живая душа.
5 глава. Погорелица
Она спешила домой, потирая окоченевшие руки. По сравнению с утром, на улице заметно похолодало, и девушка зябко куталась в свой тощий плащ. Еще одна улица, узкий проулок, и Мина свернула в родной тупик. Там, в густых зарослях сливового сада, прятался её дом. Он, словно в наказание, был построен в стороне от других, что полностью устраивало его жильцов.
Сегодня, несмотря на отвратительную погоду, здесь было многолюдно. Собравшаяся толпа перегородила тесную дорогу, совсем закрыв обзор. На повороте воздух сильно завьюжило, и в лицо Мины понесло колкие снежинки, смешанные с густым дымом.
— Что-то горит? — спросила девушка у спешившего мимо человека.
Дядька посмотрел на нее удивленно и, узнав, шарахнулся в сторону. Привычная реакция. Но в его взгляде что-то насторожило, и Мина ускорила шаг. Перед ней, словно раздуваемая ветром, гурьба зевак расступалась, открывая вид на то место, где еще утром стоял уютный домик, заботливо выкрашенный в синий цвет. На его месте теперь лежала груда краснеющих жаром бревен, над которыми поднимался прозрачный дымок. Деревянные стены сгорели, оставив на каменном фундаменте угли, а от крытой дранкой крыши вообще ничего не осталось. Попыток потушить огонь ни сейчас, ни раньше никто не делал.
— Она даже не пыталась убежать, — взахлеб рассказывал лохматый паренек, ежедневно разносивший по городу почту. — Просто сидела на стуле, посреди комнаты, и жевала свой хлеб.
— Да быть такого не может, — возразила ему полная женщина. Мина раньше видела её несколько раз, она жила неподалеку, на соседней улице. — Горела заживо и просто сидела?
— Не хотите, не верьте, только я правду говорю. Я все видел в окно, перед тем как крыша рухнула, — стоял на своем почтовик. — Волосы на её голове уже дымились, а она даже рукой не пошевелила, чтобы сбить пламя.
— Может, мертвая была, — спросил кто-то.
— Наверняка задохнулась…
— Вы что, не слушаете меня? — вскипел парень. — Говорю же, сидела и ела хлеб. Просто откусывала от каравая очередной кусок и жевала, словно ничего не происходит.
— Ужас какой! — взялась за пухлые щеки тетка.
Тут они увидели Мину. Она шла на огонь пепелища, словно зачарованная. Оглушенная жестокой реальностью девушка, словно глупый мотылек, летела на не потухшее еще пламя. Подойдя к крайнему огарку, Мина взяла его и откинула в сторону. Потом схватилась за другой, не замечая, как опалило кожу на ладонях. Растаскивая горящие головешки, она дрожала всем телом, словно её трепала лихорадка. Оттащив огарки поменьше, она схватилась за большое бревно, край которого, к счастью, уже потух, и что есть сил толкнула его в сторону. В воздух поднялся сноп искр и рассыпался веером. Часть попала на подмерзшую грязь, припорошенную снегом, и с шипением потухла. Часть прожгла дырки в её плаще и ботинках.