— Куда? — крикнул на неё старик-сапожник, приходившийся им соседом. — Вот чумная! Следом захотела?
Он расставил руки в стороны, отгоняя её от огня, но не приближаясь.
— Отходи, а то вспыхнешь как свечка, — поостерегла толстушка.
Сосед начал, помахивая руками, уводить Мину подальше. Таким манером сгоняют в сарай кудахчущих куриц. Дед явно не хотел прикасаться к ней, но и наблюдать, как соседская девчонка превратится в факел, тоже не желал.
— Отойди, говорю, — гаркнул он на Мину, и она отступила назад. — Тут уже ничем не поможешь. Да и вообще… Шла бы ты отсюда, от греха подальше…
На его слова по толпе прокатился гул. По-хорошему, кому-то из знакомых или родни нужно было забрать Мину к себе. Девушка была слишком молода и на вид совсем беспомощна. Она стояла сейчас и дергалась, то вперед, то в сторону, явно не соображая, что делать. И видно стало по лицам собравшихся: сиротку им искренне жаль. Утром потерять единственного дядю, а к вечеру лишиться тетки и дома. Такого и заклятому врагу не пожелаешь. Но родственников у неё не было, и все вокруг это знали, а желающих забрать к себе домой прокаженную тоже не нашлось. Вот и стояли все полукругом, отойдя от пожара и девушки на безопасное расстояние, и с затаенным интересом ждали, чем все закончится.
— Ой, а пойти-то ей некуда… — высказалась вслух пухленькая тетка.
— Бедняга… — заговорили вокруг.
— Погорелица… — завздыхали рядом.
— Проклятая… — вспомнил кто-то.
И настроение в толпе резко поменялось. Люди, не сговариваясь, попятились от неё еще дальше. Собрание стало быстро редеть. Опустив взгляды на грязный снег, словно чувствуя за собой вину, народ заспешил по домам.
— Я бы тебя к себе взял, — оправдывался добрый старичок-сапожник. — Но сам комнату снимаю… Тебе к главе города нужно идти.
— И побыстрее, — поддержала его незнакомая женщина, худая и вся в черном. — Пока совсем не стемнело.
— Да, поспеши, а то пока возчика найдут, пока телегу запрягут… — поддержала её толстая тетенька.
Мина смотрела на них и не понимала, о чем они говорят.
— Какую телегу? — переспросила девушка. Она не плакала. Ужас, накрывший её с головой, жег огнем и словно испарил всю влагу в теле.
Мина подумала, что речь идет о похоронах. Наверное, люди советуют ей попросить помощи на захоронение останков тети у главы. Почему сейчас? Так срочно? Как они будут разбирать горящие головни? Наверное, сначала пожарище все-таки потушат.
— Город обязан дать телегу всем выжившим после Мора, — спокойно и как-то даже радостно объяснила ей незнакомая женщина. — Для перевозки в обиталище.
— Правда, правда! — поддержала пухленькая женщина, тоже радостно, понимая, что проблема в виде прокаженной соседки решена.
Сейчас, когда умер защищавший её дядя, отправить девушку прочь стало легче легкого. Всю свою жизнь прокаженная, словно соринка в глазу, мешала им жить спокойно. Люди смотрели на неё теперь с нетерпением, ожидая, что она уберется отсюда и перестанет напоминать им о собственной жестокости. Сквозь сочувствие на их лицах, как черная плесень на стенах, стала проступать неприязнь. Кажется, если бы они не боялись к ней прикоснуться, Мину уже поволокли бы к главе города под руки.
И она в страхе попятилась. Вспомнились все предостережения дядюшки.
— «Тебя не трогают, пока не помнят, кто ты».
По закону в любом населенном месте её могли забить камнями. Прокаженным не место среди здоровых людей. И сейчас вопрос стоял только в том, кто бросит в неё камень первым? Кто самый смелый и решительный? Добрый дедушка-сапожник или тетка-соседка? А может, булочница, которая каждое утро продавала ей хлеб?
Ответ Мина знать не хотела и, развернувшись, стремительно вышла из родного закутка. Шаг быстро перешел в бег. Рот жадно хватал ледяной воздух, обжигавший легкие. Она давилась им и кашляла, спотыкалась, но не останавливалась. Зимняя ночь опускалась на город, накрывая её защитным пологом. Голова девушки от перенесенного ужаса отказалась работать, и тело двигалось как будто само, выбирая дорогу по памяти. Ноги несли куда-то вперед…
Вот уже много лет Мина просыпалась в одно и то же время, без пяти минут шесть. Открыв глаза, она смотрела на ходики с кукушкой, висевшие на стене у печки. В сонной дреме девушка наблюдала, как стрелка пробегает последние пять делений, и вставала.