Рэн и Эрл замолчали. Теперь они достаточно отчетливо вспомнили современного канадского автора оккультной литературы Тайсона Дональда, занимающегося изучением енохианской магии. Енохианская магия основана на книге Еноха. Недавно им попалась в библиотеке книга под названием «Подлинная магия ангелов». Теперь в памяти их всплывали отрывки из книг, прочитанных ими. Интересно то, что информация сама приходила к ним. В их желании найти ответ на вопрос, ответ сам приходил к ним. И это все в тюремной камере, где пустоту насыщали знания. За неимением дел, они старались хоть в чем-то найти интерес. Ответ, который они получали, выходил за рамки задаваемого ими вопроса. А ведь вопрос состоял не в чем другом, как в желании понять, кто они есть. После минутного молчания Йохан возмущенно заметил:
«Вы меня окончательно ввели в заблуждение. Кто есть человек?»
На сей раз Эрл даже не попытался, что-либо ответить. Он думал об ином. Его мысли были заняты.
Мотивы в вечность
Мы просто глина под рукой творца.
Не знаем мы, чего от нас он ждет.
Он глину мнет, играя, без конца,
Но никогда ее не обожжет.
«У каждого человека есть правило, а значит, существует будущее». Эрл не помнил где и когда он прочитал эти строки. Но слова врезались в сердце, которое никогда ничего не спрашивает и имеет свои ответы на все вопросы. Они остались и закрепились там навсегда. Сердце дружило с Душой, взаимодействовало с ней на бессознательном уровне. Нужно было прислушиваться к биению. Рэн старался научить Эрла управлять своим сознанием, фантазировать и пробовать выходить в иное пространство. Но у того ничего не получалось. Знания делали его более приземленным. Рэн прекрасно знал, что диктат ума должен быть уничтожен. Информация создавала шум, который мешает сердцу прислушаться к природе, чтоб узнать ответ, который та несет в себе. Сердце ныне стало очень эгоистичным. Ему хочется, чтобы его непременно любили, стремится узреть истину прямо здесь и сейчас, не всегда понимая, готово ли оно ко всему тому, что случится с ним. Когда же желаемого не получает, оно начинает плакать и кричать. Сердце болит от безответной любви. Оно может заплакать, как малый ребенок, показать когти, а после уйти, сказав с досадой напоследок: «Значит, это не моя половинка». В итоге фантазии рушатся, убегают прочь на самом восходе солнца.
Эрл напряг свой взгляд, посмотрел на Рэна и Йохана, ничего не сказал. Видимо задумался о том, что его ждет на самом деле в том мире, где не был шестнадцать лет. Облысевший, со шрамом на лице, он никому не мог понравиться. Ему не хотелось выходить на свет, туда, где поддерживали естественную жизнь обычные люди. Порой ловил себя на мысли, что, лишив его всего, ему просто подарили Рэна как награду за боль и страдания. А теперь и этого лишали. Чей заговор это был? Почему именно в день, когда он уходит, будто насмехаясь над ним, сюда подбросили Йохана, который теперь мешал им? Как хотелось в последний раз обнять Рэна. Третий мешал, не позволял им насладиться последними минутами наедине. Казалось, Йохан пристально следил за Эрлом, не давал дышать. Впервые за шестнадцать лет у него было чувство сильного смущения, стыда. Весь покрылся краской, как когда-то в детстве, в прошлой жизни. Однополая любовь стала восприниматься как основание для чувства вины. «Мы ненавидим себя в самом себе и в каждом из нас», — произнес Эрл шепотом, еле приоткрывая губы.
Было поздно думать об устройстве жизни. В тридцать шесть лет, после тюрьмы такого, как он, никто не смог бы полюбить. Так думал Эрл о себе. А еще казалось, что он не такой, как все. Признавался себе в том, что всегда отличался, а теперь больше, чем когда-либо. О возвращении домой никакой речи не могло быть. Мать долгое время не навещала его, отец вовсе отрекся. Брат был подростком, когда он очутился в тюрьме. Теперь ему около тридцати лет и, как казалось Эрлу, брат получил именно то воспитание, о котором мечтали его родители. Наверняка всем трудно будет принять его после возвращения из ада. Пребывание в аду длится долго, но не бесконечно. В отношениях с родителями и братом останется нерешенный вопрос, межличностный конфликт. Да и то, что происходило в течение шестнадцати лет, очень сильно повлияло на него. Он понимал, что время лечит раны: родители и брат постепенно привыкли жить без него, удалили его из памяти, похоронили заживо. Как бы семья их ни старалась выделиться из толпы, отец всегда считался с мнениями других. Общество влияло на судьбу человека, и с этим, по его мнению, нужно было смириться. Мать старалась сохранить семью. Эрл понимал ее. Женщины считают, что сердце мужчины — гостиница. Возможно, у отца была другая женщина, о существовании которой она знала. Но даже если бы это в действительности было так, то она точно закрыла бы на это глаза. Говорят, что так поступила бы каждая мудрая женщина. Как бы там ни было, Эрл старался не углубляться в жизнь родителей и брата. Они были далеки и находились уже за пределом его видения. А себе он всегда твердил: «Даже не помышляй о перемене, будь таким, какой ты есть сейчас и никаким другим». Эрл боялся, что начнет сам себя жалеть, и это станет поводом для того, чтобы другие тоже стали жалеть его. Уже в этом слове «жалость» было нечто отталкивающее.