Не заменил Павленко Платонова, не заменил Вавилова Лысенко. Не заменил искусственный отбор естественного отбора.
С чего начинается свобода
Вы помните, сэр, с чего у нас начиналась свобода? Вот именно: с освобождения цен. Оказывается, больше всего у нас томились в неволе цены.
Вырвались они на свободу: нулищами вращают, зубищами щелкают, а всем остальным загребают, что на пути попадет.
То, за что прежде жизнь отдавали, теперь за это три жизни спрашивают. А откуда возьмешь три жизни? Да еще при такой инфляции, когда и одна жизнь ни черта не стоит…
Но некоторые живут. Те, которые прежде рыскали, кого бы за горло взять, теперь хватают, не сходя с места. Их называют посредниками. Они занимают позицию между тем, кто берет за горло, и тем, кого берут.
В цивилизованном обществе без посредника нельзя. В государственном механизме шестеренки расположены так, что без посредника никак не могут соединиться. Нужна еще одна шестеренка, сэр, чтобы зубчики дотянулись до зубчиков.
Но мы-то, сэр, живем не в механизме. Мы всю жизнь своими пятеренками, пятеренками, для нас шестеренка — невиданный технический прогресс.
Эссе, сэр, проба пера! Кто бы там чего ни пробовал, а нам остаются только наши пятеренки…
Условие выживания
Еще недавно в нашей квартире все занимались не своим делом. Утюг забивал гвозди, хотя круг естественных обязанностей у него был другой. Кастрюля вошла во вкус хранения воды, поскольку в нашем доме вода бывала только ночью. А кресло было завалено книгами, на него никто не садился.
И вдруг в один прекрасный день всем пришлось вернуться к естественным своим обязанностям.
Это было трудно, сэр. Утюг гладил белье, но ему все время хотелось трахнуть кого-нибудь по голове, вогнать куда-нибудь по самую шляпку. Кастрюля шипела от возмущения, когда ее ставили на огонь, а кресло любой зад воспринимало как личное оскорбление.
Эссе, сэр! Не кажется ли вам, что такое случилось и с нами? Мы всегда стремились к нормальной жизни, но ведь мы в ней не выживем. Мы привыкли выживать, мы только и делаем, что выживаем, но это, учтите, в ненормальных условиях. В бессмысленных, нелепых, дичайших условиях. Мы выживали в несчастье, а в счастье мы не выживем, сэр!
Дополнение к сказанному
Свобода есть осознанная необходимость (Энгельс) сидеть в тюрьме.
Превосходная должность быть на земле человеком (Горький), только за нее мало платят и много расплачиваются.
Во Франции надо быть либо наковальней, либо молотом (Вольтер). В России обычное положение человека — между молотом и наковальней.
Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, чем все время висеть (Сенека). Но у робких обычно нет выбора.
Смерть для того поставлена в конце жизни, чтоб удобней к ней приготовиться (Козьма Прутков). Однако уже изобретено множество способов переставить ее в середину и даже в начало, избавляя человека от излишних приготовлений.
Мир — высшее благо, какого люди желают в этой жизни (Сервантес), но нередко достигают в другой.
Теория без практики мертва, практика без теории слепа (Сталин). И куда же они нас завели, эти слепые и мертвые!
Стульчик для народа или Пророк в рублевом пространстве
Не нами сказано
Величие народа вовсе не измеряется его численностью, как величие человека не измеряется его ростом.
У подданных деспота нет родины. Мысль о ней вытеснена корыстью, честолюбием, раболепством.
Не слово, а несчастье есть учитель глупцов.
Человек, властвуя над другими, утрачивает собственную свободу.
Шаг идущих вслед громче, чем шаг ведущих.
Когда читаешь эпитафии, кажется, что спасти мир можно, только воскресив мертвых и похоронив живых.
Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.