Выбрать главу

— Отец Павел, скажите, может, все это просто хорошо придуманная сказка?

Может, нет никакого Бога и никогда не было, а все эти заповеди — просто плод больного воображения самоустранившегося от жестокой борьбы за жизнь отшельника, которого такие же, как он, сам неудачники после его смерти провозгласили мессией, а? Ударят по правой щеке — подставь левую! Проще верблюду пройти через угольное ушко, чем богатому попасть в рай! Значит, человек, который всю жизнь работал, должен все отдать бездельникам? Возлюби врага своего как себя самого... Прямо какой-то мазохизм! А чего стоит только: «Каждому воздается по делам его»?! Почему же тогда в жизни все происходит наоборот? Самые отъявленные негодяи и убийцы спокойно гуляют на свободе, жрут, пьют, лопаются от удовольствий, а рядовые честные люди вынуждены прозябать в нищете или, как я, отвечать за то, чего они никогда в жизни не совершали?

Нечеловеческим усилием воли я заставил себя разжать словно налившиеся сталью кулаки и поднять правую руку для того, чтобы перекреститься.

— Значит, твоя фамилия Скопцов? Тот, кто изнасиловал и убил семь женщин, в том числе и одну беременную? — Я с трудом подбирал слова, пытаясь держать себя в руках. Достаточно было одной язвительной реплики, одного неосторожного движения зека, чтобы я позабыл и о своем сане священника, и обо всем остальном на свете. С неприятным ощущением в душе я понял, что вот уже много лет ничего так не желал, как лично расквитаться с подонком за то зло, что он принес в мою жизнь. Я понимал, что для меня наступил тот самый переломный момент, о котором меня давно предупреждал отец Сергий, еще задолго до того, как я подошел к нему и завел разговор о с трудом сдерживаемой антипатии к посещающим наш храм бандитам. Тогда мой духовный наставник сказал, что не здоровые нуждаются во враче, но больные, и я не мог с ним не согласиться. Я всеми силами старался побороть в себе то постоянно гнетущее чувство брезгливости, когда видел в храме бритоголовых отморозков, ставящих свечи Николаю Угоднику. Время шло, и мне стало казаться, что я излечился от этой «болезни» неприятия. Выходит, я лишь загнал ее в глубь себя...

— А-а, так, значит, вы уже слышали о моем деле?! — с дрожью в голосе протянул Скопцов, и я увидел, как на его тощей шее несколько раз дернулся кадык. — Да, действительно трудно поверить, что человек, которого так опутали со всех сторон уликами, на самом деле ничего подобного не совершал. Будь я следователем или судьей, то сам бы ни за что не усомнился, что перед ними и есть тот самый маньяк-насильник, смерти которого так желал тогда весь Питер! Я слышал, что до тех пор, пока не поймали настоящего Чикатило, нескольких человек поставили к стенке в полной уверенности, что каждый из них и есть тот самый неуловимый убийца... Что потом, после поимки настоящего маньяка, сказали менты родственникам расстрелянных?! «Извините, мы ошиблись»? — Скопцов заскрипел зубами и замотал головой. — Неужели мне придется до конца дней жить в этом каменном мешке, каждую минуту проклиная тот роковой момент, когда я захотел справить нужду в кустах Покровского парка! Если бы вы знали, отец Павел, какая это мука!

Что-то странное шевельнулось у меня внутри. Что-то, после чего я почувствовал слабое, отдаленное подобие облегчения. Я даже сам испугался этого чувства. Господи, неужели я начинаю верить этому кровавому изуверу?

— Стало быть, ты... невиновен? — чуть шевеля губами, произнес я, сильно сжав правой рукой висящий на груди крест.

— А кого теперь это интересует? — так же тихо прошептал Скопцов, снова опуская голову на поджатые к животу колени. — Меня все предали... И друзья, и родственники. Все! — Он приподнял лицо и посмотрел на меня. — Знаете, отец Павел, как страшно я жалею о том, что позволил адвокату написать прошение о помиловании. Лучше бы меня расстреляли. Это куда гуманнее, чем сидеть здесь и годами ждать смерти, моля, чтобы она наступила как можно быстрее!..

— Самый большой грех — разочарование в Господе нашем, — произнес я, стараясь не глядеть на сидящего рядом со мной зека. — Если мы говорим, что имеем общение с Богом, а сами ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине. Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он простит нам их и очистит нас от всякой не правды...

Я встал и медленно направился к двери, желая как можно скорее оказаться подальше от этой камеры и от этого страшного человека. Я находился на грани срыва. А что, если он и вправду невиновен?.. Нет, не может быть! Я уже поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка, когда за моей спиной послышался шорох, а потом я почувствовал, что не могу двинуться с места. Обернувшись, я увидел, что Скопцов, еще несколько секунд назад сидевший на кровати, сейчас стоит на коленях и держит в обеих руках полы моей рясы.