Заключенные становятся позади длинного стола и подают нам подносы, я получил хлеб и яйца, толстые ломти мяса, баранины, горячий чай из электрического самовара. Мои друзья руководят процессом, покачивают головами, говорят, что сегодня работы не будет, потому что воскресенье, и мы втроем счастливо лыбимся, как дураки, мы рады, что снова вместе. Я иду за ними к угловому столу, за ним мы можем поесть и поговорить, и я голоден, но я не привык плотно завтракать в такие ранние часы, я быстро насыщаюсь этой великолепной трапезой. Элвис и Иисус ждут, пока я успокоюсь, они понимают, что я взволнован, я пытаюсь поверить в эти жизненные перемены, они дают мне отдышаться, а потом Элвис начинает расспрашивать о Семи Башнях, о том, как мне удалось выжить в корпусе Б, и я говорю ему, что Франко свободен и, вероятно, уже дома; и мы говорим, вгрызаемся в эти спелые помидоры, но теперь кажется, что все это было давным-давно, и Иисусу хочется узнать, как поживают парни из нашей камеры; и я рассказываю, что там произошло, что тюремная знать старается, чтобы абсолютно все в Семи Башнях выглядело как можно больше беспорядочным и сумасшедшим.
Мы опустошаем наши тарелки, и нам не надо их мыть, потому что есть заключенные, которые выполняют эту работу. Их фартуки остаются без единого пятнышка, и они ловко управляются с посудой, и мои друзья объясняют, что ферма работает как хорошо отлаженная машина, каждому полагается такое двухдневное поощрение, и это срабатывает как самая лучшая мотивация. У каждого есть задача, и надзирателям редко приходится заявлять о себе. Если правила нарушаются, ответчик возвращается в нормальную тюрьму. Нулевая терпимость — вынужденная мера, и система работает. Здесь нет ни нарков, ни психопатов, и с момента прибытия никто не видел драк. Здесь нет наркотиков, несогласия регулируются. Элвис и Иисус приходят к единому мнению, что здесь рай, но обращают мое внимание на то, что на свете не существует идеальной тюрьмы. Они смотрят на меня, и я улыбаюсь, киваю в ответ, зеваю, ведь я очень хорошо отдохнул, и понимаю, что у меня уйдет время на то, чтобы влиться в режим.
Я следую за ними обратно в корпус, и они рассказывают мне, что каждый вечер здесь можно принимать горячий душ, и есть прачечная, в которой я могу постирать свои вещи, так что, в конце концов, она отстирается дочиста. Мне вернут ту одежду в которой я прибыл, как только прокипятят и опрыскают от паразитов, хотя многие парни предпочитают носить банные халаты, но это личный выбор каждого, ведь здесь мирный режим. Здесь нет безумцев, здесь живут только добросовестные одумавшиеся граждане, горящие желанием начать новую жизнь, вымолившие дать им второй шанс. Я возвращаюсь в свою камеру и чищу зубы, какое-то время валяюсь на кровати, понимаю, насколько удобен этот матрас; я слишком устал за прошлую ночь, я жду, пока переварится завтрак, и наслаждаюсь тишиной, неестественным спокойствием, которое скоро снова станет для меня привычным.
Есть комната отдыха, в которой собираются парни, и позже мои друзья заходят за мной и стучат в дверь, показывают мне, что где находится; пол застелен ковром, на нем расставлены столы и кресла, есть телевизор и настольный теннис, широкие окна без решеток, и во двор можно выйти через нормальные двери, он огорожен решетчатым забором, по кромке которого протянута тонкая проволока с лезвиями, и ее серебристое мерцание неподдельно красиво. В углу комнаты сидит надзиратель, двор просматривается с контрольной вышки. Я стою во дворе, который больше похож на асфальтовый сад, рядом с корпусом высажены растения, под ногами — ровное бетонное покрытие; и я смотрю снизу на возвышающиеся небеса, и это такое фантастическое ощущение пространства, что я пошатываюсь. Начинает накрапывать дождь, и я возвращаюсь в корпус, смотрю на контрольную вышку с пулеметом и прожектором, слепым стеклом и стальной крышей.