— Это здесь?
В длинном полутемном коридоре ни души. Двери по обе стороны заперты. Только старый служитель, с серебряной цепью на шее и свисающей на грудь массивной бляхой, сидел за столом, обтянутым, как биллиард, зеленым сукном.
— Пройдите, пожалуйста, на минутку в приемную.
Одна стена ее была полностью остеклена, как у Алена дома в гостиной, прежде служившей мастерской художника.
Какая-то старуха в черном, тоже ожидающая, впилась в него злыми темными глазками. Больше в приемной никого не было.
— Прошу прощения…
Инспектор прошел по коридору и постучал в какую-то дверь, которая тут же за ним закрылась. Больше он не появился. Никто вообще не приходил. Старуха сидела не шевелясь. Даже воздух вокруг них был какой-то неподвижный, серый, как туман.
Ален снова взглянул на часы. Двадцать минут девятого. Не прошло и часа, как он покинул редакцию на улице Мариньяна, бросив на ходу Малецкому:
— До скорого…
Сегодня они вместе с десятком приятелей и приятельниц собирались ужинать в новом ресторане на авеню Сюффрен.
Да, тут нет ни дождя, ни ветра. Эти стены словно выключают человека из пространства и времени. Однако до сих пор-в любой день — Алену стоило только прийти сюда и написать на карточке свое имя, чтобы через несколько минут чиновник ввел его в кабинет начальника уголовной полиции, а тот встал бы ему навстречу с протянутой рукой.
Он давно отвык от ожидания в приемных. Давно. С начала своей карьеры.
Он бросил взгляд на старуху-до чего же неподвижна! — и чуть было не спросил, сколько времени она здесь. Может быть, несколько часов?
Ему стало невмоготу. Не хватало воздуха. Он закурил сигарету и принялся расхаживать взад и вперед под неодобрительным взглядом старухи.
Потом не выдержал, открыл застекленную дверь, прошел по коридору и обратился к служителю с серебряной цепью:
— Как фамилия комиссара, который хочет меня видеть?
— Не знаю, сударь.
— Но ведь в такой час их здесь не очень много?
— Двое или трое. Иногда они засиживаются допоздна. Как ваше имя?
— Ален Пуато.
— Вы ведь женаты?
— Женат.
— А жена ваша брюнетка, небольшого роста, в подбитом мехом плаще?
— Да, да.
— Значит, вас вызывал помощник комиссара Румань.
— Он у вас недавно?
— Что вы! Он служит здесь больше двадцати лет, но в уголовную полицию действительно перешел не так давно.
— Моя жена у него в кабинете?
— Не могу знать, сударь.
— А когда она приехала? В котором часу?
— Затрудняюсь сказать.
— Вы ее видели?
— Думаю, что видел.
— Она была одна?
— Простите, сударь, но я и так уже наговорил много лишнего.
Ален отошел, оскорбленный и вместе с тем обеспокоенный. Его заставляют ждать. С ним обходятся, как с обычным посетителем. Какие дела могут быть у Мур-мур на набережной Орфевр? И что это за история с пистолетом? Почему его не оказалось в ящике?
Оружие! Его и оружием-то не назовешь. Бандиты бы над ним посмеялись. Херсталское производство, калибр 6,35 мм-детская игрушка.
Он его не покупал. Ему дал сотрудник редакции Боб Демари.
— С тех пор как сынишка научился ходить, я предпочитаю, чтобы такая штука не валялась в квартире.
Да, лет пять-шесть назад. Никак не меньше. За эти годы у Демари появилось еще двое ребят.
Но что же все-таки натворила Мур-мур?
— Господин Пуато!
На другом конце коридора показался приехавший с ним молодой инспектор и поманил его. Ален быстро зашагал к кабинету.
— Входите, пожалуйста.
Помощник комиссара, мужчина лет сорока, с утомленным лицом, протянул Алену руку и снова сел. Они были одни. Инспектор в кабинет не вошел.
— Раздевайтесь, господин Пуато, и садитесь. Мне сообщили, что у вас исчез пистолет?
— Да, я не нашел его на обычном месте.
— Не этот ли?
И помощник комиссара положил на стол браунинг вороненой стали; Ален взял пистолет.
— Да, кажется, он, очень похож.
— На вашем никаких опознавательных знаков не было?
— По правде сказать, я его не рассматривал. И никогда им не пользовался, даже за городом не пробовал.
— Ваша жена, конечно, знала о его существовании?
— Безусловно.
Ален вдруг подумал, он ли это действительно сидит здесь и покорно отвечает на нелепые вопросы. Ведь он, черт возьми, Ален Пуато! Его знает весь Париж. Он руководит одним из наиболее популярных во Франции еженедельников и собирается издавать другой, новый журнал. Кроме того, вот уже полгода, как он занимается выпуском пластинок, о которых каждый день говорят по радио.
Его не только не заставляют дожидаться в приемных- он на «ты» по крайней мере с четырьмя министрами, и ему случалось у них обедать, а иной раз и они сами считали за честь приехать к нему на завтрак в его загородный дом.
Нужно возмутиться, сбросить с себя эту тупую апатию!
— Не объясните ли вы наконец, что все это значит? Комиссар посмотрел на него скучающими, усталыми глазами.
— Потерпите немного, господин Пуато. Не думайте, что мне это доставляет удовольствие. У меня был трудный день. Я уже думал, вот-вот поеду домой, к жене и детям.
Он взглянул на черные мраморные часы, стоявшие на камине.
— Вы, вероятно, давно женаты, господин Пуато?
— Лет шесть. Нет, пожалуй, семь. Да еще два года до брака мы жили как муж с женой.
— У вас есть дети?
— Да, сын.
Полицейский опустил глаза, вычитывая что-то в лежавшем перед ним досье.
— Ему пять лет…
— У вас точные сведения.
— Он не живет с вами.
— Это уже менее точно.
— То есть?
— У нас в Париже квартира, но мы по вечерам редко бываем дома. Настоящий наш дом в Сент-Илер-ла-Виль. Там у нас вилла, в лесу Рони, и каждую пятницу во второй половине дня мы туда уезжаем, а летом ездим почти каждый день и остаемся ночевать.
— Ясно. Вы, конечно, любите свою жену?
— Да, безусловно.
Он произнес это без страсти, без пафоса, как нечто само собой разумеющееся.
— И вам известна ее личная жизнь?
— Ее личная жизнь проходит со мной. Что же касается работы…
— Это-то я и имел в виду.
— Моя жена журналистка.
— Она печатается у вас в еженедельнике?
— Нет, она не ищет легких путей. Кроме того, наш еженедельник не подходит ей по профилю.
— В каких она отношениях со своей сестрой?
— С Адриеной? В самых хороших. Они приехали в Париж одна за другой. Сначала Мур-мур, потом…
— Мур-мур?
— Это я ее так окрестил. Киска, Мур-мур. А теперь ее так зовут все наши друзья, все мои сотрудники. Когда ей понадобился псевдоним для статей, я посоветовал ей подписываться Жаклина Мур-мур. Они с сестрой долго жили в одной комнате близ Сен-Жермен-де-Пре.
— Вы познакомились в ними обеими одновременно?
— Нет, сперва с Мур-мур.
— Она не представила вам сестру?
— Представила, позднее. Через несколько месяцев. Если вы в курсе дела, к чему все эти вопросы? Думаю, мне бы уже не мешало узнать, что случилось с женой.
— С вашей женой — ничего.
Он произнес эти слова печально и утомленно.
— Тогда с кем же?
— С вашей свояченицей.
— Несчастный случай?
Его взгляд упал на пистолет, лежавший на письменном столе.
— Она?..
— Да, убита.
Ален не осмелился спросить — кем. Им внезапно овладело какое-то странное, никогда прежде не испытанное состояние-оцепенение, внутренняя пустота. Мысли рассыпались — во всяком случае, в них отсутствовала логика. Он чувствовал, что его затягивает в бредовый, бессмысленный мир, где слова теряют привычное значение, а предметы привычный облик.
— Ее убила ваша жена-сегодня днем, около пяти часов.
— Этого не может быть!
— Однако это правда!
— С чего вы взяли?
— Ваша жена сама призналась. Ее слова подтвердила няня, которая находилась в момент убийства в квартире.
— А мой свояк?
— Он дает показания в соседней комнате.
— Где моя жена?
— Наверху. В отделе идентификации.