— Вашими молитвами, Людмила Павловна. Что-то вы обо мне позабыли, я, было, подумал, тут мне и оставаться до Судного Дня. Но… пришли — сдвинулось, перемена в моей судьбе?
— Судьба ваша, Вадим Петрович, в ваших руках, вам хорошо известно. Я сразу сказала. Неужели не помните?
— Такое не забыть. Но я и без вас знал. Так что у нас полное взаимопонимание с первой встречи.
— У вас ничего не изменилось? — спрашивает.
Нет, не на юге, думаю, другой загар, не сочинская пошлость, наш, среднерусский — река, поле, васильки-ромашки, малина-земляника…
— Как вам сказать, набрался мудрости, не без того.
— В таком случае, начнем разговаривать, как разумные люди. Намолчались?
— Как бы я намолчался? Разве вы меня, Людмила Павловна, хоть на часок оставляли наедине с собой, без общества? Не позаботились, чтоб я не скучал? Очень вами благодарен.
— Шутки в сторону, Вадим Петрович, вы прекрасно знаете, не новичок в тюрьме, я к этому отношения не имею. Если вам есть что сообщить, ваша ситуация может коренным образом измениться.
— Что-то произошло?
— Я же вам сказала: ваша судьба в ваших руках.
— Это как понять?
— Вы сами сказали, поняли меня с первой встречи.
— Понял. Особенно, когда оказался здесь.
— Но… отсюда можно уйти.
— И это в ваших возможностях?
— В наших с вами. Общих.
— То есть, если у нас с вами будут… хорошие отношения, вы мне, как говорится, по блату — откроете дверь?
— Зачем же «по блату?» Исходя из взаимного понимания и… договоренности.
— Как же мне добиться вашего… расположения, Людмила Павловна — ухаживать, что ль, за вами? Прямо тут, в кабинете? Или предложить руку и сердце?
— Об этом мы в другом месте. Сначала…
— Другими словами, у меня есть шанс рассчитывать на вашу благосклонность?
— У вас есть шанс выйти из тюрьмы. Я бы не вела с вами такой разговор, вы переходите границы дозволенного. Учтите, сегодня этот шанс более реален, чем вчера.
— Что-то, действительно, изменилось? Сегодня? В атмосфере? В погоде или — в климате?
Она смотрит на часы. Ого — внимание!
— Вадим Петрович, вы, я вижу, на самом деле, намолчались, не будем терять времени. Если вы признаете себя виновным и ответите на ряд вопросов — очень простых, вас они никак не скомпрометируют, вы — я даю вам слово, в самое ближайшее время отсюда уйдете. К сестре, к племяннику. Куда хотите. Можете… выехать за рубеж.
— И всего лишь… «ряд вопросов»?
— Если напишете, что больше не будете нарушать закон…
— Я и не нарушал закон,— мне становится нестерпимо стыдно за мою говорливость, кокетство, возбуждение, за то, что заметил ее платье, загар…
— Хорошо, не нарушали. Так считаете. Но если бы вы его, на самом деле, не нарушили, мы бы с вами разговаривали не здесь, а…
— В Сочи, скажем,— говорю я с горечью: поделом, заслужил, все она про меня поняла.
— В Сочи?.. — в глазах что-то блеснуло — живая! — Зачем в Сочи, и в Москве можно встретиться, чтоб… договориться. Я говорю с вами не по собственной инициативе, я бы с вами и в другом месте не… Речь не о прошлом, о будущем. Понимаете? Если вы напишите такое заявление…
— Кому?
— В Президиум Верховного Совета, в прокуратуру. В ЦК… Повторяю — о будущем, не о прошлом! Можете не ставить вопрос — виновны или нет. Но в будущем… Давайте серьезно, Вадим Петрович. Оказавшись на свободе, вы же не намерены нарушать закон?
— Я его никогда не нарушал.
— Отлично. Пишите заявление.
— А… в КГБ — можно?
Мгновение она смотрит на меня.
— Причем тут КГБ? Ваше дело ведет прокуратура.
— И вы говорите от имени прокуратуры?..
Страшные глаза… Нет, своей охотой в болото не полезешь, никто не полезет. А затянуть может, не выберешься.
— Так как? Будете писать?
— Как странно, Людмила Павловна, я убежден, что закона не нарушал, а потому, находясь в тюрьме, не хочу участвовать в следствии, ибо, на самом деле, закон нарушили вы. Вы утверждаете, что я закон нарушил и продолжаете держать меня в уголовной тюрьме… Почему, кстати, в уголовной?
— Ваша статья — уголовная.
— Конечно, у вас все… Но вы убеждены, что я преступник, полгода держите, хотя я с самого начала заявил, что вы заблуждаетесь? Я вину не признаю, а вы меня держите. Но как только я свою вину признаю: да, я нарушил закон, пусть косвенно — не буду нарушать, значит, когда-то нарушил? Скажу: я преступник — и вы меня отпустите? Как это понять, Людмила Павловна — в чем тут логика?
— Сколько в вас злости…— она откидывается на стуле. — Из-за своей злости вы и собственную жизнь губите. Советское правосудие воспитательное, по преимуществу. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы спасти человека, остановить его. Почему бы вас не освободить? Не давать срока, не отправлять на зону? Если вы осознали свою вину, раскаялись в содеянном, разоружились, если твердо обещаете больше закон не нарушать? Обществу вы уже не угрожаете — живите себе, воспитывайте детей, занимайтесь общественно полезным трудом. И все будет нормально.