— Все будет нормально… Я, благодаря вам, Людмила Павловна, увидел за эти месяцы сотни людей. Каждый из них готов написать любую бумагу и пообещать все, что угодно. Но разве вы хоть одного отпустите, хоть когда отпускали? Чистосердечное признание, говорят в тюрьме, облегчает совесть и увеличивает срок. Или вам это не известно?
— Разумеется. Если это убийцы, воры, насильники.
— Разве у меня не уголовная статья?
— Если вы напишете заявление, что впредь не будете нарушать закон — пойдете на свободу.
— И я вам должен поверить? Полвека назад ваши коллеги превращали человека в кровавую котлету и добивались признания в шпионаже в пользу японской разведки. Чего не подпишешь, когда тебя такая милая дама… попросит. Но хоть одного такого «шпиона» вы выпустили на свободу?
— Вы говорите о временах нарушения законности. Они осуждены. Или я вас пытала? Выйдете и начнете рассказывать небылицы?
— Я буду рассказывать, что было на самом деле. Что видел. И что слышал. Меня вы не пытали. У нас с вами очень… увлекательная беседа. Я только никак не пойму ее смысла.
— Разве вы не знаете случаев — напомнить,привести примеры? В наше с вами время, не при царе Горохе? Человек признает свою вину, раскаивается, громко об этом заявляет — и выходит из тюрьмы, из зоны, начинает нормальную жизнь. Времена изменились, Вадим Петрович, они и дальше будут меняться. Знаю, что говорю.
— Зачем тогда торопиться?.. Подожду, может, следующий раз вызовете, чтоб передо мной извиниться? Полгода продержали… Вы будете извиняться, не я, вы будете давать обещания впредь не нарушать… Ну, коль предстоят изменения?
Она придвигает стул, берет ручку. На меня она уже не смотрит. Наклоняется над бумагами.
— Да, Полухин, жалко, мы с вами не встретились пятьдесят лет назад.
— Так вот какие изменения! Или о желаемом проговариваетесь? Как бы мы с вами здесь встретились в ту распрекрасную пору?.. Напишешь заявление — выходи! Пятьдесят лет назад, если у кого голова срабатывала, догадался — все равно убьют. Да подпишу, подавитесь, лишь бы скорей, отмучиться — и в распыл. А тут — торжество справедливости, законности, с прошлым покончено! Не зря «слово» дали — знаю, уйду на свободу, и примеры известны. Солги на себя, на свое дело, на близких, на друзей-приятелей — и на волю. Гуляй! Пятьдесят лет назад тебя бы убили — ни за что, а теперь, ни за что посадив, выпустят. Есть разница или нет?
— А вы как считаете — есть или нет?
— Большие изменения, Людмила Павловна, а вы еще большие обещаете. Торжество законности. Гуманности. И все аплодируют… Пятьдесят лет назад тоже аплодировали. Может, от страху, а теперь от чистого сердца: не убиваем — выпускаем! Сломай себя, растопчи, вывози в дерьме — живи, годен для строительства социализма. А человек ни в чем неповинный, убежденный в своей правоте, в праве жить по совести — сиди, срок небольшой, добавим! Не виновен? Как, то есть, не виновен, хотел жить по совести и не виновен? Мне бы с тобой пятьдесят лет назад встретиться… Так я говорю, гражданин следователь?
— Ну что ж, Полухин, поговорили. Будем считать, с неофициальной частью покончили. Срок вы получите. Обещаю. Приступим к статье 201-й. Дело закрыто. Через час придет ваш адвокат.
Честно сказать, я не сразу в состоянии преодолеть шок: главное, чтоб о н а не заметила. Вот так номер, думаю, дело закрыто! Конец?.. Какой конец, начало.
Тюрьме конец — суд, а там… Срок она мне обещает, тут без обмана, но зачем этот дикий разговор, в котором я сорвался, о т к р ы л с я ? А не все ли равно!.. А если б согласился, н а п и с а л — она бы не сказала, что дело закрыто?..
Мысль кружится, а я стараюсь делать вид, что мне нипочем — возьми меня за рупь-за двадцать! Передо мной две толстущие папки, д е л о . Листаю, листаю…
Первая бумага, пожалуй, самая замечательная: документ, подписанный генерал-лейтенантом ГБ о начале производства, об обысках, о… Наводка! Наколка! И не прячутся, вылезли уши. Почему ж не и х статья — не семидесятая, почему уголовная тюрьма — не Лефортово? Все равно — открылись! Они! С восемнадцатого года они всем крутят-вертят — ангелы-хранители, лапушки! Они и строят с о ц и а л и з м по своему образу и подобию…
Господи, думаю, да я, оказывается, п и с а т е л ь !