— Вегетарианские времена,— говорит адвокат,— но я статист в этом спектакле. Кушать подано.
— И вас это устраивает?
— C’est la vie. А я не Дон-Кихот. Я вам не нужен.
— И права нет?
Он пожимает плечами.
— Это циклы, каждое, скажем, десятилетие новый. Везет тем, кто оказался… в верхней части витка. Но это ничего не значит. Когда придет пора, нижняя часть витка вас снова захватит. Но вы, Вадим Петрович, сами выбрали — или вы сожалеете?
— Три года не трудно, но если станут добавлять…
— Вот видите… Я настоятельно советую подумать.
— Если бы Бога не было. Тогда бы стоило выгадывать, кроить, а так… Это Его забота.
— В этой области я профан, мое дело помочь вам отсюда выбраться. Как видите, я бессилен. В лучшем случае, могу предупредить.
— А в худшем?
— Если они вам…
— Они, они, они!..
Я хватаю сумочку на столе… Мягкая рука адвоката ложится мне на руку.
— Успокойтесь, Вадим Петрович. Вы получите карцер…
— Значит, правосудия нет, власть у них, а мы…
— L’Etat c’est moi,— говорит мой адвокат.
— Надеюсь, завтра вы закроете дело безо всяких… истерик? — говорит она.
Мы снова вдвоем, адвокат ушел, завтра он придет после обеда, к тому времени я все прочту, он еще раз передаст мне приветы, а сегодня вечером увидит…
Сейчас она отправит меня в камеру. Для нее день был заурядным. Служба. Рутина. Попробовала один вариант — не получилось. В запасе второй, третий. Сработают. Теперь она пойдет домой. Пить чай. Или водку… Кто ее ждет?.. Или я ошибаюсь, все сложнее?.. А зачем мне ее сложности?
— Свалял дурака,— говорю,— надо бы закрыть дело сегодня. Чтоб больше не видеть вас.
— Откровенность за откровенность! Насколько приятней иметь дело с убийцей, насильником… вором. Да я лучше б десять таких дел оформила, чем с вами… Человек совершил преступление, одумается. А от вас всего можно ждать. Я бы никогда не выпускала таких, как вы.
— Старый разговор, о классово чуждых и социально близких.
— Ошибаетесь, п и с а т е л ь … — она кривит тонкие губы.— Я говорю о человеческой стороне. Там все наглядно, как у людей. Обозлился — схватился за нож, хочется выпить, а денег нет. Все понятно. Преступил закон и мы его накажем. Пожестче — задумается. А вас и понять нельзя, да я и не хочу. Что вам надо? Советская власть не угодила? Почему бы не уехать, я предлагала…
— А почему бы вам не уехать?
— Я дома и мне в моем доме все нравится. А вы чужой, никому не нужны. Думаете, если издать вашу… макулатуру — вы на ней заработаете? Бабьи сказки, давно позабыто, а вы тянете — апостолы, попы, Христос-Воскресе… Кому вы мозги… пудрите?
— А вы издайте, тогда поглядим.
— Сколько вас таких осталось? Понимаю в тридцатые годы, когда еще тыщи недобитых. Может, и лишних постреляли. Но вас-то сколько?
Что ей надо, думаю, зачем этот пустой разговор?
— Вы… один. Во всей тюрьме таких нет. Знаете, сколько здесь сидит?
— Сколько? Интересно бы узнать.
— Вы один, а нас двести пятьдесят миллионов. Какой смысл в вашей… г е р о и ч е с к о й жизни?
— Что вам от меня надо? Я не отвечаю на вопросы.
— Я вам предложила уйти на свободу, хотя сама я бы вас… Можете уйти. А вы из себя… Зачем?
— Хотя бы… чтоб вы задумались. Я написал мешок макулатуры… Вернусь в камеру, пойду на зону, а отказаться от того, что написал, не хочу. Для вас загадка. Вы ее и решайте.
— Подумаешь, камера! Вы еще тюрьмы не знаете! Дали бы мне волю, я бы вас… устроила.
— Понятно, не зря вас учили. Но как было бы полезно для нежно любимой вами советской власти, когда б на втором, скажем, курсе юридического, вместо пустой болтовни, которой вас пичкают, отправили бы весь курс в тюрьму, на год. А потом еще на год — на зону. Не вместе, не студенческим отрядом со своей кашей, а поврозь, распихали бы по камерам. Как было бы полезно и поучительно для вас, Людмила Павловна, провести год на общаке, в ежедневном общении с социально вам близкими. Вы бы поняли кто чего стоит и что на самом деле происходит в доме, который так вам нравится.
— Что ж, вы у меня один? Я их каждый день вижу.
— В следственном кабинете. Кнопка под рукой. Нажмете— уведут. А вы бы на шконке. Под шконкой. Послушали бы. И они бы вас — послушали. И на вертухаев бы поглядели. Да не отсюда — из камеры. На майоров. О себе бы подумали, о своей жизни. Вы же нормальный человек, женщина… А потом, в зависимости от успешности прохождения практикума, вас бы допустили до госэкзаменов. Или не допустили. А то ведь вы учились по Вышинскому? Чистосердечное признание для вас царица доказательств? А там пусть решает начальство, ему видней. В зависимости от современного состояния гуманизма. Или социализма. Зрелый он или всего лишь развитой. Или выпустить, или расстрелять. Разве таких, как вы, хоть когда-то интересовал закон или истина?