Выбрать главу

— В чем же твой бизнес, Арий, в какой валюте?

— Еще не понял? Хреновый ты писатель. Тысяча долларов за любую русскую судьбу, с руками оторвут, не так? Ты за полгода сколько узнал русских судеб? Сотню, не меньше? Помножь тысячу долларов на сот­ню… А за тридцать лет, как я? Возьми у Мурата ка­рандашик, посчитай?

— Да,— смотрю на него во все глаза,— коммерция…

Здоровенный, руки, как у меня ноги, движения не­торопливые, точные. Камеру он на второй день знал наизусть, навидался… Неужто тридцать лет?

Чемпион Латвии по боксу среди юношей… Спортив­ная карьера на том, впрочем, и кончилась… А сколько правды в его рассказах— да и во всех рассказах, за которые будут нам платить по тысяче долларов! Заплатят-не заплатят, а сейчас он передо мной, рядом на шконке.

Первый раз посадили Ария через год после войны. Мальчишкой. Там самым юношей-чемпионом. Перешел в десятый класс, жрать в Риге нечего, отца нет, у ма­тери их трое. Нанялся на лето в колхоз. А первого сен­тября собрал тетради-книжки — и в школу. Через неде­лю за ним пришли. Три года за самовольный уход с работы… Врет или правда? Но ведь могло быть, быва­ло — все тот же указ от седьмого-восьмого! На том и кончилось его образование и началась борьба за выжи­вание— кто кого, он или о н а ?

— Через два месяца выйду,— говорит Арий, лежим рядом, только мне говорит.— Срок кончится.

— Ты ж на особняке?

— Я всегда на особняке. Суд уже был, дали два го­да. Ну… как дали. У меня баба, позавидуешь — все мо­жет. Как танк. Бутырку в первый месяц купила, каждую неделю передача. И сигареты с фильтром, и вет­чина, и икра… Администратор в «Национале». Она и здесь успела. Прижала… Петерса. Видал его?

— Где мне его увидеть?

— Она к нему в кабинет, а он от нее. С первого дня не оставляет в покое. Он во двор, в машину, а у нее машина возле ворот. Догнала в переулке, прижа­ла к тротуару. Он вылез. Ты что, говорит, моего мужи­ка убить хочешь? Он больной, ему то и то надо… По­шли передачи! Увидишь, чем такие бабы кормят…

И следователь у нее трепыхается. Свидания у него в кабинете. В Бутырке. Закроет кабинет и гуляет час, полтора. Все в ажуре. Два года выбила. Но… перебор­щили. Не она, сейчас всю Бутырку трясут, все руковод­ство. Кого посадили, кого поснимали, кого посадят. А мне надо? Пускай их псов, понюхают… Что знаю, скрывать не стану — верно? Нагляделся, почти два го­да там. Говоришь — они по-своему закон толкуют? Пусть толкуют, а я про них расскажу. Меня следователь перевел сюда, чтоб на Бутырке не пришили. Се­чешь?

— Не так чтоб, но…

— Они ко мне сюда ездят. Не по моему делу, по Бутырке. Мое не трогают; суд был, срока осталось два месяца, я им нужен, как свидетель по Бутырке.

— Ты им веришь? — спрашиваю.

— Как тебе сказать… Верю-не верю, а у меня чис­тенько, следак мужик ловкий, больше меня повязан. Если хоть что, я пасть открою — где он?

— Неужели выйдешь?

— А куда они денутся? Не первый раз… И мы с тобой не будем зря время давить. Два месяца надо прожить. Для начала… конкурс. Я рассказ и ты рас­сказ. На пачку сигарет?

Вон оно как, думаю, много совпадений, а все ли случайные? Чудес в тюрьме не бывает. Каждый за се­бя.

— Я не в той весовой категории,— говорю,— по за­казу не пишу.

— Не по заказу — о чем хочешь?

— Я свое отписал.

— Хорошо. Давай мне тему,— не отстает Арий,— а потом скажешь, чего я стою?

— Напиши про… решку. Чем не тема?

Он поднимает голову и глядит в окно. Глаза у него светлые, прозрачные… Нет, ничего я не понимаю в лю­дях.

— Решка… Попробую. Хотя…— он пожимает плеча­ми.— Классика…

 

Утром он дал мне два листа, исписанных с обеих сторон крупными, почти печатными буквами. Грамотно и… вполне исчерпывающе. Не рассказ — эссе об исто­рии «решки». Хорошо. Скучновато. Я ему сказал, что думал.

— Я и сам вижу — не мое. Не зажегся. Я другой напишу. Давно хотел. «Кружка кипятку» назывался рассказ. О карцере.

Он и его написал ночью, а утром отдал мне. Да, он писатель, думаю. Настоящий писатель! Что ж я оплошал, отказался от карцера, сколько раз пред­лагали, недавно была возможность, адвокат помешал…

Можно писать о карцере, если в нем не был? Есть пра­во?.. Один скажет, можно, другой — нет, но разве дело в том, кто что скажет? Напиши, попробуй! В чем же здесь сила, думаю, в истинности переживаний или в точности фиксации пережитого? Сколько я сльгшал рас­сказов о карцере — но разве я б ы л в карцере?..

Глядит на меня, не хочет, чтоб заметил, что ему важно.

— Замечательно, Арик, тебе надо писать.

— Не врешь?

— Зачем мне? На этом ты не разбогатеешь, но… Ты должен сохранить, спасти в себе. Никто не знает, а ты узнал. Только ты.