— Я думаю, — поспешил он на помощь, — самое время высказаться начистоту. Филиппов замечателен, уникален, а Архиповым можно и пожертвовать.
— Ну, если такая расстановка, и особенно если учесть, что именно вы все обустраиваете, а я остаюсь как бы в стороне…
— Заметьте, — перебил Якушкин, — никакой трагедии тут не намечается. Я про себя, то есть для меня лично…
Подполковник вскрикнул:
— Вы что же, по-прежнему чисты, как младенец?
— Это вы недовольны, что я сказал об уникальности Филиппова, а вашу как будто проигнорировал. Но разве это так? Просто я, предлагая обмен, руководствуюсь разными соображениями, в том числе и уже высказанными, и не учитывать при этом ваш статус, положение в обществе, характер вашей деятельности было бы с моей стороны непростительной ошибкой. Но для меня очень важно сознавать, что мне и в голову не пришло бы предлагать вам обмен, когда б жизнь текла себе в нормальном русле. А сложившиеся обстоятельства вынуждают меня руководствоваться соображениями, которые кому-то могут показаться уродливыми, злыми, крамольными. Но ведь не вам?
И снова подполковник заподозрил какой-то яд в рассуждениях Якушкина; сама их пространность казалась ему недопустимой.
— А? — вскинулся он. — Что это за вопрос? Я о последних ваших словах… Что вы подразумеваете?
— Как же, последние, — возразил Якушкин, странно улыбнувшись. — Будут еще высказывания, и, может быть, похуже… Но мы должны справиться. Я только предупреждаю, что нам лучше сразу задвинуть подальше эмоции, по крайней мере поверхностные.
— Что ж, в таком случае надо еще решить, насколько реально то, что вы знаете об Архипове, — задумчиво произнес Федор Сергеевич. — Это важно, если мы хотим, чтобы здешняя прокуратура сочла ваши аргументы вескими и заслуживающими внимания.
— Если я вам скажу, где и когда можно будет взять Архипова, вы обещаете… вы отпустите Филиппова?
— Это действительно не в моей власти. — Замешательство и смущение отобразились на лице Федора Сергеевича, как до того на лице Якушкина. — Но я могу поднять вопрос… Ваше предложение рассмотрят, потому что оно в самом деле представляет интерес. Кроме того гарантирую, что вас никто не тронет из-за этого вашего довольно-таки удивительного знакомства с беглым… То есть да, — как бы вдруг сдался офицер, — я обещаю, Филиппов будет освобожден. Слово офицера! Но рассказывайте все поскорее! Неужели вы все это время знали, где скрывается Архипов?
Якушкин постарался представить дело так, будто головокружительное развитие событий в последние дни постоянно мешало ему заговорить о неожиданном и далеко не желанном для него знакомстве с Архиповым. Следует принять во внимание и его обиду на правоохранительные органы — зачем же он станет выдавать им Архипова, если они арестовали Филиппова, его начальника и лучшего друга? Но подполковника не интересовали все эти меры самозащиты, не без презрения он смотрел на якушкинские уловки и маневры; он, между прочим, отнюдь не собирался карать журналиста. Выжидал человек, выбирал подходящий момент для доноса — что ж, бывает и не такое. Федор Сергеевич, случалось, подмигивал Якушкину, пока тот говорил: не бойся, не трону, валяй дальше. Замечал ли Якушкин это подмигиванье? Подполковник вдруг открыто и весело заявил, что если недоносительство в настоящем случае приобретает характер уголовно наказуемого преступления и заслуживает наказания, то пусть этим занимается дурак прокурор, всегда, похоже, готовый выставить себя в смешном свете, а он, чуждый смирновщине человек, успешный офицер, мараться не станет. Услышав это, Якушкин вытаращил глаза.
— Несколько утрируя, можно сказать, что я-то доносительства как раз точно избегну, и никто с меня за это не посмеет взыскать! — хохотал подполковник.
— Но избегать не надо… неправильно… вы должны вмешаться, ссылаясь на меня, опираясь на мой рассказ…
— Я ваш рассказ даже, кажется, не дослушал. Не очень-то убедительно… Где гарантия, что этот Архипов снова появится? Я весь в сомнениях…
— Обязательно появится, — заверил Якушкин, — я как раз не сомневаюсь… Этот Архипов, он какой-то особенный, не такой, как все.
— Уточните! Не такой, как вы, как майор Сидоров, как ваш друг Филиппов?
— Не такой, как остальные заключенные. Я не понимаю, чем его так приворожил Бурцев, но я вижу… он буквально бредит, он совершенно помешался на мечте освободить Бурцева. Бурцев для него все равно что свет в конце тоннеля.