— Известное дело! — одобрительно кивнул Филиппов.
Якушкин обменялся взглядом с Валентиной Ивановной, улыбнулся в ответ на ее лучезарную усмешку, заодно давая понять, сколько между ними общего: они-то понимают, какой нелепый характер принял разговор, но что поделаешь с пьяными людьми!
— Ты меня убьешь? — спросил он с иронией.
— Убью, — ответил директор, — если ты раньше сам не сунешь голову в петлю.
— Так диктует Омега? Этаким речам ты научился у французского мыслителя?
— У французского? — выразил удивление подполковник.
— У меня путь русский. — Директор горделиво выпрямился на сиденье.
— Омега выше границ и национальностей, — сказал Якушкин. — Ты на нее не очень-то ссылайся, не по зубам, пожалуй. А я никуда голову не суну.
Директор воскликнул, округлив глаза:
— Ты не повесишься на смоковнице?
— Ни на смоковнице, ни на каком-нибудь крючке.
— Ну что вы будете делать с этим человеком, подполковник?! — всплеснул руками Филиппов.
— А что бы вы с ним сделали? — обратился подполковник к депутату.
— С кем?
— С Иудой.
— А кто здесь Иуда? — изумленно вопросила Валентина Ивановна и брызнула по сторонам глазками.
— Он — Иуда, — подполковник ткнул пальцем в грудь Якушкина.
— Он предал меня, — сказал Филиппов.
Народная избранница, ободряюще улыбнувшись директору, спросила:
— Что же с вами теперь будет?
— Не знаю, — ответил раздосадованный директор. — Только здесь мне не место. Будь проклят этот мир! Мир лжи и насилия!
Официант, заслышав эти громкие проклятия, повернул голову в сторону пирующих, но Инге почудилось, что смотрит этот парень на нее одну. И вдруг ей стал ненавистен не только Якушкин. Чем лучше его этот официант, меряющий ее презрительным взором? А эта баба, неведомо как попавшая в круг людишек, справляющих тризну по загубленному ими человеку, — кому она беспрестанно улыбается? Может, ей, Инге? Или смеется над ее жалким видом?
Филиппов встал и, спотыкаясь, побрел к выходу, а Якушкин догнал и обнял его за плечи. Директор бормотал:
— Надо было лететь, лететь… Самолет… Где это видано, чтобы депутат трясся в поезде…
Якушкин объяснил:
— Федор Сергеевич все подстроил, он мастер и фантазер, большой чудак, его хлебом не корми, только дай обстряпать подобные делишки… Такая, дорогой, вышла у него мистификация, что дальше некуда. И сцену в ресторане он придумал. Я только не понимаю зачем. Разоблачает, указывает, в меня пальцем ткнул… Он романы пишет, как думаешь?
Филиппов не ответил, он не думал. Подполковник небрежным жестом подозвал официанта, чтобы рассчитаться. Сколько у него денег! Инга нутром чуяла: огромными суммами ворочает этот человек. Зачем ему столько? И почему пусто у нее в кармане?
Щедро одарил чаевыми подполковник официанта, а затем, подхватив даму под руку, повел ее из ресторана. Инга поплелась за ними, голодная, злая. Они медленно двигались по вагонам, погруженным в сон и полумрак. Филиппов и Якушкин уже скрылись в купе. Инга, остановившись возле туалета, смотрела сквозь дверное стекло в глубину вагона, ожидая, пока и подполковник с женщиной исчезнут из поля зрения. Нужно было вообще выждать. Она вышла в грязный тамбур и, привалившись спиной к стене, уставилась в непроглядную темноту за окном.
В купе не скоро угомонились. Почему-то решили поднять Валентину Ивановну на верхнюю полку и за дело взялись всем могучим мужским коллективом. Народная избранница взмыла к потолку купе, а снизу ее энергично и чувствительно хватали за руки, за талию, за ляжки. Уперлась головой в потолок Валентина Ивановна. Мужские прикосновения сильно ее развлекали, и она пронзительно, визгливо, как от щекотки, смеялась.
Офицер с журналистом первые сообразили, что неудобно, даже и неприлично, заталкивать даму на верхний ярус, и стали поспешно опускать ее вниз, и в результате посадили на плечи директору. Так, с народной избранницей на плечах, Филиппов хотел было отправиться в туалет, чтобы почистить на ночь зубы, но ударившаяся на выходе лбом о косяк двери Валентина Ивановна вдруг закричала в голос и завыла. Никто не знал, что делать с ней. Впрочем, ее успели подхватить, подполковник и Якушкин ловко засунули ее обмякшее тело в темное пространство нижнего яруса, а Филиппов выдавил ей из тюбика на ушибленное место немного зубной пасты, вообразив, что это будет отличным компрессом.
— Филиппов, будь другом, скажи подполковнику, что мы гибнем, — предложил Якушкин. — Поезд мчится в никуда, и это очень символично. Так бывает в кино…