Полкой выше стеллаж явил нам полное собрание сочинений Мишеля де Нотр-Дам, более известного как Нострадамус. Там же мы увидели "Молот ведьм" Якоба Шпренгера и Генриха Инститориса. Также, нашему взору открылся целый ряд малопонятных текстов и свитков на тсат-йо и даже эсперанто; оккультные, мистические, эзотерические работы на енохианском языке; деревянные дощечки и таблички на аксумском, шумерском и халдейском языках; множество неизвестных нам книг на вульгарной латыни и древнегреческом. Но самой страшной в этом ряду была, несомненно, древнеегипетская "Книга мёртвых" - при всём своём атеистическом скептицизме я побоялся даже близко приближаться к этому папирусу, от греха подальше (хотя в данной ситуации я повёл себя как трус, а не как египтолог со стажем). Ллойд примерно знал, что в нём - поэтому мы решили не терять на это времени, ибо дворецкий может потревожиться за нас, так как мы в этой библиотеке непостижимо долго.
Что же ждало нас на самом верху? Вряд ли что-то хорошее, ибо я видел состояние своего верного союзника, который уже еле держался на ногах - да, Ллойд, несмотря на всю его показную весёлость и оптимизм, был гораздо более чувствительной натурой; тонкой и ранимой. Сейчас мой сердечный друг устал, но я увидел в его глазах, что он намерен вместе со мной довершить начатое.
Первым полез Ллойд, забравшись на деревянную стремянку. Он мог не говорить мне названий, ибо отсюда я видел хорошо.
"Пнакотские манускрипты", "Семь тайных книг Хсана", "Пикатрикс", "Бардо Тхёдол", "Хроники Акаши", "Тайны Червя", "Книга Эйбона", "Невыразимые культы" и даже редчайшая копия пергамента "Рукопись Войнича" - вот что пряталось на верхней полке! Но самой ужасной книгой, самой дальней и самой неприметной из всех являлся "Некрономикон", помещённый сюда кем-то против всех правил, ибо находился в самом конце, игнорируя сортировку по алфавиту - возможно, потому, что у этой книги не было автора (а тот, кто был заявлен в качестве такового, сгинул где-то посреди бескрайней Аравийской пустыни, находясь в поисках Запретного города, который древнее, чем поселения любой из известной человечеству цивилизаций).
Эта страшная книга была своего рода квинтэссенцией вселенского зла; пособием для начинающих чернокнижников и опасным (с риском для жизни - как физической, так и духовной) руководством по самой тёмной, самой чёрной магии. При виде её каждого из нас двоих охватила непонятная дрожь... Без сомнения, для меня как ценителя древности эта книга была настоящей находкой - но почему же мне так не по себе?
Переплёт "Некрономикона" был выполнен из натуральной человеческой кожи, но и это ещё было не всё: она была опоясана своеобразным ремешком, на котором был замок, ключ от которого лежал здесь же, на полке. И угол этот был, пожалуй, единственным местом библиотеки, куда никогда не проникал никакой свет.
- Говорят, она написана кровью - если это та самая книга, - Беспечно улыбаясь, приговаривал Ллойд, стоя на стремянке и поворачивая книгу в своих ладонях туда-сюда, внимательно, с превеликим интересом рассматривая её. - Люблю старину - впрочем, как и ты, приятель.
- Говорят и другое, а именно: что страницы её дегтярно черны, что поверхность этих страниц шероховата, точно на неё нанесён шрифт Брайля; что на них вписаны не поддающиеся никакой расшифровке символы и знаки, что... Но мы же с тобой взрослые люди, люди с высшим образованием - неужто мы поддадимся на всю эту магию слухов, на россказни и сущий бред не проверенных нам источников? У страха, как известно, глаза велики, и...
Я лукавил: какой бы ни была эта книга, я с удовольствием бы заглянул в неё, ибо любопытство довлело над страхом - говорят, в "Некрономиконе" написано и описано такое, что волосы дыбом, а её истинные авторы то ли с планеты Юггот, то ли из таких подземных миров, как Ксинайан, Йот или Нʼкай.
Но я не договорил: при моих словах "У страха, как известно, глаза велики, и..." сверкнула молния, и грянул гром! От испуга (или не только?) мой любимый, вскрикнув, навернулся со стремянки и упал навзничь, не подавая признаков жизни.
Только я хотел броситься к тому, кто являлся для меня больше, чем другом, как путь мне перегородила призрачная фигура - фигура моего деда, барона де Тюрвеня:
- От любой из книг в моей библиотеке ты можешь черпать знание. - Напутствовал меня призрак. - Только к полке с "Некрономиконом" даже близко не подходи! - Казалось, он грозил мне иссохшим кулаком.
Ах, сколь же запоздалыми оказались его напутствия и предостережения! Я был в таком трансе, в таком состоянии, состоянии аффекта, что даже не удивился фантому, представшему передо мной, а между тем привидение не унималось. Его речи резали мой слух:
- Верни эту дьявольскую книгу (которую я по своей молодости, по своей глупости выкрал и многократно пожалел об этом) в Национальную библиотеку Франции (что в Париже) - а лучше и вовсе переправь подальше, за много-много миль отсюда - в Мискатоникский университет, который расположен в Аркхэме.
Ну, вот и всё: видение исчезло, а вместе с ним - голос моего покойного родственника. Теперь я всё более явственно ощущал стоны знакомого тембра и вспомнил, что там, в паре шагов от меня, на шахматном полу лежит человек, который больше всего на свете сейчас нуждается в моей помощи.
- Как ты, Ллойд? - Спросил я, подбежав к другу.
Вызванный в Тюрвень лекарь диагностировал у поэта и художника сотрясение коры головного мозга, вызванное следствием падения с большой высоты, а также многочисленные, но не опасные для жизни ушибы.
Кухарка, уборщица, прачка уже была тут как тут, и я, натолкнувшись на неё, задался вопросом, который стал мучить меня с того самого дня: почему эта служанка так интересовалась старинной библиотекой? Я начал догадываться, что её намерения отнюдь не прозрачны: вряд ли эта женщина имела желание навести чистоту. Скорее всего, ей было что-то нужно в библиотеке, но все эти годы барон, как известно, на пушечный выстрел не подпускал туда ни её, ни кого-либо ещё. Неужели она умеет читать? Ведь что-то же тянет её сюда, в эту скрипучую, но всё ещё величественную дверь, которая для человека не посвящённого является преградой из мира настоящего в мир прошлого, окном в мир величайшей древности, в зал мудрости, один большой многокнижный трактат, древо жизни и первоисточник всякого истинного знания.