Анна Андреевна Ахматова некогда сказала: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» В этой книге я очень мало буду говорить о стихах Тютчева и очень много — о том «соре», из которого они выросли.
Карамзин, ссылаясь на летописное свидетельство, в одном из примечаний к V тому «Истории государства Российского» поведал современникам о пращуре рода Тютчевых — московском боярине Захарии Тутчеве (или Тетюшкове), «хитром муже», который прославился тем, что блестяще выполнил важное дипломатическое поручение великого князя московского Дмитрия Ивановича, впоследствии прозванного Донским. В 1380 году в Москву «приехали Мамаевы послы с требованием, чтобы Димитрий платил Хану древнюю дань, без всякого уменьшения». Великому князю требовалось выиграть время: решающая схватка с Ордой была не за горами — и тогда к хану Мамаю послали хитроумного Захарию Тутчева. Великий князь дал своему послу «множество золота, серебра и двух переводчиков». Захария своевременно довел до сведения великого князя о военных приготовлениях хана, что позволило Дмитрию Ивановичу подготовиться к предстоящей битве на Куликовом поле. Хан Мамай встретил Захарию гневно, швырнул в него башмак с правой ноги и сказал своим воинам: «Возьмите дары Московские и купите себе плети: злато бо и сребро Князя Димитрия всё будет в руку моею; землю же его разделю служащим мне, а самого приставлю стадо пасти верблюжее». Московский боярин не растерялся и проявил не только выдержку, но и остроумие. «Захария отвечал смело, и воины хотели убить его: Мамай удержал их, и звал сего боярина к себе на службу. Хитрый Захария не отказался, но просил, чтобы ему дозволили прежде отправить Димитриево посольство». Мамай написал грамоту к Дмитрию Ивановичу. Мурзы ханские должны были вручить ее великому князю; «но Захария, встреченный близ Оки отрядом Российским, связал сих четырех Мурз, изорвал грамоту Ханскую, послал одного Татарина сказать о том их Государю, и благополучно возвратился в Москву»[7]. Больше мы ничего не знаем об этом человеке и очень мало знаем о нескольких поколениях его потомков.
Возникает естественный и вполне объяснимый соблазн усмотреть какие-то черты «хитрого мужа» и одного из первых российских дипломатов в личности Федора Ивановича. Но постараемся избежать этого соблазна и не станем предаваться досужим размышлениям о том, как причудливо тасовалась колода карт в роду Тютчевых, в результате чего мой герой унаследовал от своего далекого предка изобретательность и тонкость ума. Независимое поведение, смелость в речах и поступках, «страсти роковые» — всё это станет отличительной чертой тютчевского рода.
Родной дед поэта Николай Андреевич Тютчев был прямым потомком Захарии в XV колене и получил известность своим романом с печально знаменитой Дарьей Николаевной Салтыковой, вошедшей в историю под именем Салтычихи[8]. Каждому школьнику известно, что Салтычиха прославилась бесчеловечным отношением к собственным крестьянам и насмерть замучила несколько десятков крепостных, но мало кто знает, что она рано (в 25 лет!) овдовела и в буквальном смысле слова изнывала без мужа в своем подмосковном селе Троицком, что в Теплом Стане. Это имение Дарья Николаевна унаследовала от думного дьяка Автонома Ивановича Иванова, своего деда по отцовской линии. Дьяк Автоном был взят из грязи, да посажен в князи: в конце XVII века он руководил Иноземским, Поместным, Рейтарским и Пушкарским приказами. Сохранились адресованные ему письма Петра Великого: одно — о работниках, определенных для переселения в Петербург; другое — о государственных доходах и о продажных товарах, причем в этом письме царь повелевал дьяку представить соответствующую ведомость[9]. Думный дьяк отличался непревзойденной практической сметкой и прекрасным политическим чутьем, благодаря чему не только смог удержаться на высоких постах и, главное, ухитрился выжить среди беспрерывных казней конца века, но и нажил баснословное состояние в 19 тысяч крепостных крестьян, которое, по неизвестной нам причине, всё пошло прахом: внучке досталось всего лишь 600 душ[10].
Грамоты она не знала: читать и писать не умела, даже не могла самостоятельно расписаться на официальном документе. Молодая вдова отличалась богатырским сложением, пылким темпераментом и ярко выраженными садистскими наклонностями. Постоянная сексуальная неудовлетворенность и породила у Дарьи Салтыковой ненормальную страсть к жестокостям: она получала удовлетворение, причиняя другим физическую боль и наслаждаясь чужими страданиями. Особенно доставалось молодым женщинам, причем наиболее частым поводом для истязаний со смертельным исходом служило «нечистое мытье платья или полов»[11]. У Ермолая Ильина, одного из своих крепостных, она убила трех его жен, последовательно одну за другой! Убитых, едва присыпав землей, хоронили в окрестном лесу в безымянных могилах. Несколько смельчаков отважились подать на Салтычиху жалобу властям — и были биты кнутом и сосланы в Сибирь, а один несчастный был выдан барыне на расправу и по ее приказу запорот: после этого уже никто не смел жаловаться.
Так продолжалось до тех пор, пока судьба не свела ее с капитаном Николаем Тютчевым, который, вероятно, находился с ней в отдаленном свойстве. (Младшая сестра Салтыковой Аграфена вышла замуж за Ивана Никифоровича Тютчева) Дарья воспылала к нему «любовной страстью». Капитан Тютчев занимался межеванием земель и проводил топографическую съемку местности к югу от Москвы, по Большой Калужской дороге. Именно здесь и находилось подмосковное имение богатой помещицы, вот почему для холостого капитана его роман с Дарьей стал походно-полевым и служебным одновременно. Судя по всему, Николай Андреевич был весьма образованным для своего времени человеком. Для того чтобы заниматься межеванием земель, надо было обладать не только специальными знаниями, но и умением преодолевать постоянно возникающие конфликтные ситуации: межевание было призвано установить и юридически оформить границы земельных владений, а мало кто из помещиков не имел тяжбы с соседями из-за спорных угодий. Мы не знаем, как долго продолжался роман Тютчева и Салтыковой, но достоверно известно, что перед Великим постом достопамятного для российской истории 1762 года капитан покинул Дарью Николаевну и посватался к ее соседке по имению — девице Пелагее Панютиной. (Напомню, что в это время на Российский престол только что взошел император Петр III, и до очередного дворцового переворота оставалось всего несколько месяцев.)
Салтычиха решила отомстить коварному изменнику и его невесте. Русская женщина XVIII века на десятилетия опередила свое время, действуя, как настоящая романтическая злодейка, — и я не рискую объяснить причину этого очевидного анахронизма. Задуманная Дарьей Салтыковой месть была весьма нетривиальна для XVIII столетия. Она замыслила взорвать московский дом Панютиных, который находился за Пречистенскими воротами, у Земляного города. 12 и 13 февраля 1762 года конюх Салтыковой Алексей Савельев купил по ее поручению в главной конторе артиллерии и фортификации пять фунтов пороху, перемешал порох с серой и завернул в пеньку. Это самодельное взрывное устройство надлежало «подоткнуть под застреху дома» другому конюху, Роману Иванову, после чего дом следовало поджечь, «чтоб оный капитан Тютчев и с тою невестою в том доме сгорели». Слов нет, просвещенный XVIII век во многом оставался веком грубым и жестоким, но сознание людей той эпохи еще не было готово воспринять террористический акт в центре Москвы. Крепостной конюх отказался освоить смежную профессию террориста и был жестоко наказан. Снедаемая жаждой мести помещица дала Роману Иванову шанс исправиться и на следующую ночь вновь отправила к дому Панютиных, на сей раз вместе с крепостным конюхом Сергеем Леонтьевым. «Если же вы того не сделаете, то убью до смерти, а ее (то есть Панютину. — С.Э.) на вас не променяю»[12]. Крепостные слишком хорошо знали, что эта угроза Салтычихи не останется пустым звуком. Однако, когда выпоротый накануне Иванов намеревался выполнить преступный приказ и уже собирался поджечь пороховой состав, Леонтьев его отговорил. Холопы вернулись к барыне, заявив, «что сделать того никак невозможно», — и были немилосердно биты батогами. Но и после этой неудачи Салтыкова не отказалась от мести, а лишь внесла коррективы в свои злодейские планы.
7
Карамзин Н.М. История государства Российского: В 12-ти тт. Т. V. М.: Наука, 1993. С. 242, 243. Сравни: Чагин Г.В. Родовое гнездо Тютчевых в русской культуре и литературе XIX века. М.: Книга и бизнес, 1998. С. 7–8; Алексеев В.П. Тютчевский Овстуг: Очерк-путеводитель. Брянск: Придесенье, 2000. С. 9—И.
8
Кичеев П.Г. Салтычиха // Русский Архив. 1865. № 2. Стлб. 642–651; Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1872. Кн. I. С. 33–44; Студенкин Г.И. Салтычиха // Русская Старина. 1874. Т. X. С. 497–548; Чагин Г.В. Родовое гнездо Тютчевых… С. 10–12; Алексеев В.П. Тютчевский Овстуг. С. 17, 32–36.
10
Шеппинг Д.О., барон. Поместье Салтычихи // Русский Архив. 1871. № 7–8. Стлб. 1281–1286; Он же. Древний Сосенский стан Московского уезда. М.: Университетская типография, 1895. С. 20–21 (Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1895. Кн. III. Т. 174); Молева Н.М. Древняя быль новых кварталов. М.: Московский рабочий, 1982. С. 15, 23–44; Москва: Энциклопедия / Гл. ред. С.О. Шмидт. М.: Большая Рос. Энциклопедия, 1997. С. 808.