Все чиновники Комитета отлично осознавали низкую эффективность, вернее бессмысленность собственной деятельности. Практически любую запрещенную литературу на иностранных языках, изданную за границей, можно было приобрести без особых проблем в книжных лавках или у разносчиков-букинистов (у тех и других, разумеется, из-под полы). Торговля контрабандной литературой была делом прибыльным. Иностранные книги, брошюры и периодические издания стоили дорого и покупались людьми состоятельными. Читатели иностранных изданий, как правило, не были склонны к потрясению основ, что не мешало им постоянно злословить по поводу цензуры. Чтение запрещенной литературы и ее хранение в собственной библиотеке не содержали в себе состава преступления: уголовной ответственности подлежали контрабандисты и продавцы «запретного плода», но не читатели. К своим служебным обязанностям председателя Комитета действительный статский советник Тютчев относился спустя рукава, точно исполнял что-то постороннее и ненужное. За три года до смерти Федора Ивановича секретарем Комитета был назначен бывший офицер в отставке Златковский. К этому времени Тютчев уже более десяти лет возглавлял Комитет, но, по деликатному замечанию подчиненного, «в канцелярской работе был не особенно сведущ»[278]. Во время Крымской войны Златковский получил контузию в затылок и по этой причине физически не мог «гнуть шеи». Своего начальника он обожал и считал существом высшего порядка. Сохранилось свидетельство секретаря Комитета о стиле работы его председателя, которое прекрасно корреспондируется с воспоминаниями светской знакомой поэта.
М.Л. Златковский: «Тютчев был враг всякого формализма, ему было в тягость прочитывать то, что он подписывал; достаточно было в двух словах сообщить ему содержание бумаги и, если оно не противоречило его взглядам, он удовлетворялся; а как там оно оформлено и в каких выражениях оно изложено — это его нисколько не занимало и он вполне предоставлял секретарю выбирать и тон, и выражения, и подписывал бумагу, не читая»[279].
А.О. Смирнова-Россет: «Тютька (так она называла поэта. — С.Э.) долго находится у матери, проводит дней восемь со своей семьей, где погибает от скуки, возвращается в Москву, а маломальское удовольствие получает, лишь живя в Петербурге. Его назначили цензором иностранных книг, что дает ему небольшие деньги и занятие, а когда он слишком уж соскучится, он едет в Париж или Швейцарию. Ему все равно, лишь бы менять место и видеть другие места и слышать другие разговоры.
— Какая странная неугомонная натура!
— Это бывает с гениальными натурами, то же самое ведь с Пушкиным и Гоголем»[280].
Хотя жалованье Федора Ивановича и увеличилось на 1000 рублей в год, Эрнестина Федоровна продолжала сетовать, что эта солидная прибавка отнюдь не компенсирует расходы на жизнь в столице. Действительно, с 1854 года Тютчевы жили в доме Лазарева на Невском проспекте, возле Армянской церкви. Эта квартира в четырнадцать комнат с паркетными полами и окнами на Невский проспект обходилась в 1400 рублей серебром в год, еще 100 целковых доплачивалось за конюшню и сарай[281]. Стремясь сократить расходы, Эрнестина Федоровна по-прежнему большую часть года проводила в Овстуге. Можно предположить, что ее решение было продиктовано не только прагматичным желанием «с расходом свесть приход»[282], но и стремлением найти достойный выход из непростой жизненной коллизии. Ведь все эти годы не прекращалась связь ее мужа с Денисьевой. Однако Эрнестина Федоровна не утратила надежду и каждое лето с нетерпением ожидала приезда Федора Ивановича в имение. А он имел привычку постоянно откладывать свой приезд. О том, как она его ждала, очень выразительно рассказано в письме Дарьи: «Мы дважды в день напрасно ходили встречать его на большую дорогу, такую безрадостную под серым небом. <…> Каждое облако пыли, казалось нам, несло с собой папа, но каждый раз нас ожидало разочарование: то это было стадо коров, то телега. Один раз мы даже заметили дорожную коляску; ожидание было столь напряженным, что мы готовы были выпрыгнуть, увидев некоего господина, важно восседавшего в коляске и бросившего, проезжая мимо нас, удивленный взгляд на наши лица, исполненные тревоги. Наконец, когда мы доехали до той горы, что в 7 верстах от нас, ожидание стало невыносимым и для меня, и для мама, которая, как мне казалось, пришла в полное уныние; я помолилась Матери Божьей и просила ее сделать так, чтобы папа появился сейчас же, — и едва я закончила молитву, как кучер указал нам на Федора Ивановича… Лошадей осаживают, мама прыгает прямо в пыль, и если бы ты видела ее счастье, ее радость, ты была бы глубоко тронута. С ней сделалось что-то вроде истерики, которую она пыталась скрыть за взрывами смеха»[283]. На сей раз радость Эрнестины Федоровны продолжалась более двух недель! Ведь Тютчев далеко не каждый год приезжал в Овстуг, нередко его пребывание там ограничивалось всего лишь несколькими днями.
Итак, жена большую часть года жила в деревне, а ее муж в это время вел светскую жизнь в столице. «Папа блуждает из одного салона в другой»[284]. Подобный образ жизни не способствовал укреплению здоровья поэта, которое давно уже внушало обоснованное опасение его близким. Однако сам Федор Иванович и слышать не хотел о том, чтобы пройти полный курс лечения: его терпения хватало только на то, чтобы взять две процедуры. Если после этих двух сеансов не наступало мгновенное выздоровление, то он падал духом. Эрнестина Федоровна великолепно изучила его характер: «Этот старик всегда так неблагоразумен и так нетерпелив — он все пробует и все бросает»[285]. Дабы побудить мужа серьезно заняться своим здоровьем и, хотя бы на время, оторвать от пагубных петербургских привычек, она решила поехать с ним для лечения на воды. Федор Иванович остался верен себе и, желая сократить расходы на предстоящий продолжительный заграничный отпуск, обратился к князю Горчакову с просьбой о курьерской экспедиции в Берлин и Мюнхен. Министр просьбу уважил. 9 мая 1859 года Тютчев покинул Петербург. Несколькими днями ранее с тремя детьми уехала Эрнестина Федоровна. 22 мая / 3 июня они встретились в Мюнхене. «Две недели, которые он провел с нами здесь, принадлежат к лучшим в моей жизни. Чаровник неизменно оправдывал это свое наименование; несмотря на то, что мы обречены здесь на почти полное одиночество, он был так добр и ласков, что я была в восторге и не узнавала его. Однако в конце концов простая и здоровая жизнь ему надоела…»[286] Тютчев покинул семью, побывал в Мюнхене, откуда отправил жене письмо с жалобой на одиночество, а затем уехал в Вильдбад, якобы для того, чтобы пройти там курс лечения, но уже через три недели он «возненавидел это глупое место»[287] и уехал в Париж. На какое-то время семья потеряла его из виду. Все очень беспокоились и не могли представить себе, куда следовало обратиться, чтобы избавиться от этой тревоги. Они не знали, куда посылать ему письма. Родных утешало только одно: в газетах не было никаких сообщений о происшествиях на железной дороге. Можно только гадать, чем было продиктовано его исчезновение. Не исключено, что большую часть своего отпуска Федор Иванович провел с Лёлей. Но самое замечательное, что сам он не скрывал собственного недовольства, досады и даже обиды, когда не получал писем от жены и дочерей.
«Одним словом, недовольный, раздосадованный, обиженный — это я, и когда ты мне станешь говорить, что я — любимый, я этому ничуть не поверю.
И потом, к чему эти четыре дочери, из которых ни одна не соблаговолит подать мне признака жизни? Стоит быть отцом столь многочисленного потомства!»[288]
278
Златковский М.Л. Аполлон Николаевич Майков. 1821–1897. Биографический очерк. Изд. 2-е, доп. СПб.: Типография П.П. Сойкина, 1898. С. 85.
279
Златковский М.Л. Аполлон Николаевич Майков. 1821–1897. Биографический очерк. Изд. 2-е, доп. СПб.: Типография П.П. Сойкина, 1898. С. 85.
281
Тютчев — Э.Ф. Тютчевой. Петербург. Пятница. 23 июля 1854 // Тютчев Ф.И. Сочинения. Т. 2. С. 216.
283
Д.Ф. Тютчева — А.Ф. Тютчевой. <Овстуг.> 19 / <31> августа <1855 г.> // Литературное наследство. Т. 97, кн. 2. С. 274, 275.
284
А.Ф. Тютчева — Е.Ф. Тютчевой. <Петербург. Январь — март> 1858 г. // Литературное наследство. Т. 97, кн. 2. С. 293.
285
Эрн. Ф. Тютчева — Д.Ф. Тютчевой. Овсгуг. 31 августа / <12 сентября 1858 г.>//Литературное наследство. Т. 97, кн. 2. С. 296.
286
Эрн. Ф. Тютчева — Д.Ф. Тютчевой. Рейхенхаль 12 / 24 июня 1859 г. // Литературное наследство. Т. 97, кн. 2. С. 302–303.
287
Тютчев — Э.Ф. Тютчевой. Вильдбад. Воскресенье. 5 / 17 июля <1859> // Тютчев Ф.Я. Сочинения. Т. 2. С. 261.
288
Тютчев — Э.Ф. Тютчевой. Вильдбад. Воскресенье. 5 / 17 июля <1859> // Тютчев Ф.Я. Сочинения. Т. 2. С. 265.