Надежда Сергеевна давно уже догадалась о ведущейся за ней слежке и меньше всего заботилась о сбережении секретных сумм тайной полиции. Более того, ей нравилось сознательно вводить наблюдателей в заблуждение. Генерал Слезкин сообщил генералу Мезенцову в письме № 125 от 17 мая 1868 года:«… она знает, что за нею наблюдается, она это высказывала своим родным, с жалобой на полицию (о жандармах пока ни слова). Прислуга ее так скрытна, что от нее узнать что-либо оказывается невозможным и даже неудобным, потому что были случаи, где передаваемые сведения осуществлялись совершенно противоположно» (Л. 150 об. — 151. Курсив мой. — С.Э.).
В Петербурге Надежда Сергеевна на сей раз остановилась в гостинице, а не в доме князя Александра Михайловича, однако от своих аристократических привычек она не отказалась, чем повергала в уныние чиновников III Отделения, никак не желавших смириться с неизбежными расходами.
«Секретно. 23 мая 1868 года.
Князь Александр Михайлович продолжает оказывать г-же Акинфовой особое внимание, и она прямо приказывает подавать ей экипаж князя, назначая даже когда и каких лошадей закладывать… Поездки свои г-жа Акинфова делает всегда экстренно, — так что можно следить тогда только, когда она садится в экипаж, что и представляет необходимость иметь всегда наготове хорошую лошадь; ездит г. Акинфова чрезвычайно быстро» (Л. 171 об. — 172).
И в гостинице князь Горчаков продолжал навещать госпожу Акинфову. Вечером 23 мая в номере у Надежды Сергеевны был «жаркий спор» с князем Александром Михайловичем. Разговор шел на повышенных тонах, так что служитель соседнего номера услышал его через дверь. «Спор, как видно, был очень горячий, ибо г. Акинфова чуть не плакала… По словам рассказчика, г. Акинфова сказала, между прочим, князю: “Что вы думаете? Да я на ваше место десятерых найду! ” На это князь возразил: "Ну, а я вам советую, Надежда Сергеевна, быть осторожнее, потому что я могу спрятать вас туда, откуда вы никогда не выберетесь”» (Л. 173 об. — 174). Начальство заинтересовалось подробностями, однако не смогло удовлетворить вполне понятное любопытство. 25 мая безымянный автор справки был вынужден признаться, что на этот спор «обращено было внимание тоща, увы, когда он стал крупным, — а тут как раз с г-жой Акинфовой сделалась истерика и поднялась суматоха; бросились за о-де-колоном — его не оказалось; послали вниз к парикмахеру и впопыхах не взяли даже сдачи. Сегодня она целый день дома; сторы у окон опущены; вообще тишина» (Л. 175–175 об.). Тишина была обманчивой. Это была тишина перед бурей. В III Отделении были убеждены, что Надежда Сергеевна готовится к побегу за границу. Отсутствие явных приготовлений ничего не доказывало. «… Но она может бросить вещи на руки прислуги или даже передать их, для отправления по назначению, князю, — а сама выехать одна и без ничего» (Л. 174 об.). На справке сохранилась начальственная резолюция карандашом: «Теперь настало время для нашего бдительного надзора, в особенности начиная с будущего Воскресения» (Л. 173). В Петербурге ждали прибытия герцога Лейхтенбергского.
Лишь 5 июня 1868 года титулярному советнику Роману из беседы с кучером Акинфовой удалось выяснить причину истерики, приключившейся с Надеждой Сергеевной. «Кучер добавил, что она давно бы удрала, да князь (Ал<ександр> Мих<айлович>) ее уговаривает, и что она беременна от герцога, а потому и думает ехать в Финляндию, дабы подальше от стыда» (Л. 198 об. — 199).
Ехать в Финляндию госпоже Акинфовой не пришлось.
«Ея В<ысочество> Мария Николаевна и Его В<ысочество> Николай Максимилианович изволили прибыть сего числа в 5 ½ ч. пополудни. <…> Ак<инфова> во весь день никуда не выезжает. Роман. 9 июня 1868 г.» (Л. 200).
15
Герцог Лейхтенбергский был настроен решительно. Накануне его приезда III Отделение получило письмо, отправленное из Москвы жандармским полковником Александром Воейковым. Полковник познакомился с родственником госпожи Акинфовой мичманом Гвардейского экипажа Палтовым, который прибыл в Первопрестольную столицу в отпуск. Мичман, искренне обеспокоенный судьбой Надежды Сергеевны, был откровенен с полковником и поведал ему немало интересного.
«Ак<инфова> накануне отъезда Палтова в Москву обращалась письмом к Его Величеству о разрешении ей ехать за границу, на письмо это Государь Император изволил лично объяснить Князю Горчакову, что Он ничего не знает о бракоразводном деле и никакого вмешательства на Себя не принимает…. Ак<инфова> и Герцог уже 5 лет влюблены друг в друга и употребляют все силы к осуществлению их намерения соединиться браком, поэтому они между собою ведут переписку и, кроме того, обмениваются телеграммами по несколько раз в день. <…> Герцог Л<ейхтенбергск>ий, будучи болезненным человеком, желает успокоить себя этою женитьбою, для которой, в случае неудачи, он охотно пожертвует своим Титулом и даже фамилиею, уедет за границу, сделается Французским подданным и примет фамилию своего деда Богарне; но пока развязка эта чем-либо не окончится, до того времени он не возвратиться в Россию, а Ак<инфо>ва не поедет за границу, вероятнее всего приедет в Москву для наблюдения за ходом дела. 29 мая 1868 г. Москва. Полковник Александр Воейков» (Л. 179 об. — 181).
III Отделение оказалось в глупейшей ситуации. Казенные деньги тратились на то, чтобы вести наблюдение за любовными свиданиями и своевременно фиксировать время и место происходивших событий. Я представляю, с каким чувством генерал Мезенцов должен был читать следующее донесение:
«Сегодня Герцог вышел от Ак<инфовой> в 11 часов. Коридорный уверяет меня, что он ночевал у нее, хотя я этому не совсем и верю. <…> Вчера Ак<инфова> что-то плакала в присутствии Герцога, а он ее целовал. Женитьба Герцога на Ак<инфовой> начинает распространяться между живущими в гостинице. 14 июня 1868 г. Роман» (Л. 214–215 об.).
Жандармы сделали все, чтобы госпожа Акинфова не получила развод и не покинула пределы Империи. Они смогли помешать двум влюбленным соединить свои судьбы перед алтарем и стать супругами, но — после приезда герцога в Россию — не имели никакой возможности препятствовать дальнейшим встречам любовников. «Другие отношения между ними трудно прервать; — да это, кажется, и не входит в состав заданной на их счет задачи. Между тем дело это требует чрезвычайных издержек <…> Что должно иметь в виду: дело или сбережение суммы?.; Израсходовано уже до 2 т<ысяч> р<ублей>. 12 июня 1868» (Л. 201 об. — 202. Курсив мой. — С.Э.). Получив эту справку, управляющий III Отделением был поставлен перед сложнейшей проблемой: где взять деньги для продолжения наблюдения, не просить же их у государя?!
Генералу Мезенцову не пришлось утруждать Александра II неделикатной просьбой, хотя в этом был бы определенный резон, ведь тайная политическая полиция занималась частным делом Александра Николаевича Романова. Выход из тупиковой ситуации помог найти герцог Лейхтенбергский, сумевший убедить своего августейшего дядю разрешить госпоже Акинфовой покинуть пределы Империи, но сам не получивший соизволения на новый заграничный отпуск. Надежде Сергеевне, ожидавшей ребенка, нужно было уехать за границу, ибо в России ребенок получил бы фамилию ее офицального мужа. Кроме того, рождение ребенка затрудняло развод с господином Акинфовым и вынуждало отвечать в консистории на массу неприятных вопросов. 15 июня 1868 года жандармам объявили волю государя: «Высочайше повелено отменить распоряжение о воспрещении г-же Акинфовой выезда за границу» (Л. 215). Последовала резолюция: «Сообщить г. Министру Внутренних Дел и Обер-Полицмейстеру» (Л. 217). 17 июня в 1 час 13 минут пополудни генерал Мезенцов направил генералу Слезкину шифрованную телеграмму № 3984: «Наблюдение за известною Вам особою прекращено» (Л. 221).