Двигали ли госпожой Акинфовой исключительно чувства, или же она сознательно ориентировалась на европейскую культурную традицию, но, в любом случае, Надежда Сергеевна превратила свою жизнь в увлекательный роман. Хронотоп этого романа совпал с переломными точками политической истории, а его главная героиня, вокруг которой сгруппировался целый ряд незаурядных людей, самим фактом своего существования оказала непосредственное воздействие на крупнейшие события отечественной словесности. Это была блестящая импровизация, предвосхитившая появление психологического романа аналогичного содержания в русской литературе. «Окажется, что ее личность повлияла на такие обстоятельства и события, которые с ее именем как будто вовсе не связаны. Окажется, что ее появление на литературном горизонте имело более значительные последствия, чем принято думать»[473], — так писал Владислав Ходасевич по поводу писательницы Серебряного века Нины Петровской, но его слова с не меньшей справедливостью можно отнести и к моей героине. Я полагаю, что Надежда Сергеевна стала олицетворением важнейшего звена, связавшего Золотой век русской культуры с Серебряным. О характерной стилевой тенденции эпохи, в которую жила Акинфова, впоследствии прекрасно написал Осип Мандельштам: «Происходило массовое самопознание современников, глядевшихся в зеркало романа, и массовое подражание, приспособление современников к типическим образам романа. Роман воспитывал целые поколения, он был эпидемией, общественной модой, школой и религией»[474]. Еще Пушкин стремился эстетически организовать собственное бытовое поведение и «проигрывал» в реальной жизни роман, ориентируясь на психологическую традицию французской литературы и решая при этом конкретные творческие задачи[475]. Великий поэт был homo ludens (человек играющий). Прошли полвека после его смерти, на которые и пришлась жизнь моей героини, минуло еще десятилетие после ее смерти, — и, уже в начале XX века, художник, «создающий поэму» не в своем творчестве, а в своей жизни, стал законченным и в высшей степени характерным явлением эпохи русского символизма. «Конец личности, как и конец поэмы о ней, — смерть»[476]. Пришло время эпилога.
Эпилог
25 декабря 1890 года (6 января 1891 года) герцог Николай Максимилианович скончался в Париже на 48-м году жизни (по официальной версии, «от раковой язвы в полости рта» [477]). Хорошо информированный и облеченный властью современник, государственный секретарь Половцов, выдвинул иную версию смерти: «С молодости он подавал большие надежды, был привлекателен не только по наружности, но и по своим вкусам, любви к науке, в особенности горному делу. В зрелом возрасте все это погибло благодаря несчастной связи с Акинфиевой. Он переселился за границу, жил в тяжелом душевном настроении, кончил жизнь вследствие усиленной морфинизации»[478]. Но была ли эта связь «несчастной»? Николай Максимилианович, я полагаю, думал иначе.
12 января 1891 года тело герцога было погребено в Троице-Сергиевской пустыни, на 19-й версте от Петербурга по Балтийской железной дороге. Это было первоклассное и исключительно престижное, как бы мы сейчас сказали, кладбище. Именно там был похоронен светлейший князь Горчаков. Однако место погребения герцога Лейхтенбергского меня удивило: внуку императора и члену Императорской Фамилии надлежало покоиться в Петропавловской крепости. Лишь последняя воля покойного могла нарушить ритуал. Здесь была какая-то загадка, которую удалось разгадать, обратившись к капитальному изданию «Петербургский Некрополь». Даже после смерти Николай Максимилианович не захотел разлучаться с Надеждой Сергеевной. Действительно, они жили не очень долго, но счастливо. Она пережила его ровно на пять месяцев: 25 мая 1891 года Надежда Сергеевна скончалась в Петербурге и 27 мая была похоронена рядом с герцогом[479]. Кладбище до нашего времени не сохранилось, перед войной его ликвидировали, разрушив большинство надгробных памятников… «Иногда сон напоминает о забытом, и тогда печаль охватывает душу. Жизнь эротическая, за вычетом отдельных мгновений, — самая печальная сторона человеческой жизни… Любви присущ глубокий внутренний трагизм, и не случайно любовь связана со смертью… Любовь, в сущности, не знает исполнившихся надежд»[480].
Так закончилась эта грустная история — история многолетней борьбы двух людей за свое счастье. В этой борьбе человека с государством не было победителей, так как проиграли все: Российская империя, отторгнувшая от себя порядочного и талантливого человека герцога Лейхтенбергского, исковеркавшая его жизнь и обрекшая на нелегкую судьбу незаурядную женщину; тайный агент Роман, скоропостижно скончавшийся в 1872 году; генерал Мезенцов, погибший в 1878 году от смертельной раны кинжалом; царь-освободитель Александр II, убитый народовольцами в 1881 году; князь Горчаков, сошедший в 1883 году в могилу среди всеобщего равнодушия…
Более столетия существует поэтический портрет моей главной героини, но доселе никто не знал о всех перипетиях этой истории: по воле случая я стал первым читателем и исследователем дела № 2603 из Секретного архива III Отделения. Все эти годы читатели тютчевской лирики мало интересовались адресатом ряда прекрасных стихотворений и историко-бытовым контекстом их создания. «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда..» Отныне мы знаем не только это, у нас есть основания переосмыслить стереотипные представления о событиях и лицах. Историю России трудно представить без имени князя Горчакова и совершенно невозможно вообразить русскую культуру без лирики Тютчева и романов Толстого. Теперь, когда моя история рассказана до конца, мы получили уникальную возможность иными глазами посмотреть на былых сопластников. Благодаря Надежде Сергеевне Акинфовой мы можем связать воедино эти столь различные, но одинаково дорогие для нас имена и явления культуры, постигая отечественную историю в ее многовариантности и незавершимости. Ибо и в наши дни силы государственной машины — по давней привычке — бесцельно растрачиваются в упрямой борьбе с естественным стремлением человека к личному счастью. Полагаю, что всего этого довольно для того, чтобы история русской культуры была отныне немыслима без имени этой женщины.
ФЕДОР ТЮТЧЕВ
АКИНФОВСКИЙ ЦИКЛ
Стихотворения, посвященные
Надежде Сергеевне Акинфовой
I
473
Ходасевич В.Ф. Конец Ренаты // Русский Эрос, или Философия любви в России. С. 337–338.
475
Вольперт Л.И. Пушкин и психологическая традиция во французской литературе (к проблеме русско-французских литературных связей конца XVIII — начала XIX вв.). Таллин, 1980. С. 7, 8, 63, 209, 211.
478
Половцов А А. Дневник. Т. И. С. 341–342.
Было бы ошибкой считать, что герцог Лейхтенбергский в конце жизни стал наркоманом: в его время медицина использовала морфий в качестве «сонного зелья», но не всегда могла определить нужную дозировку. Во время болезни Толстого зимой 1902 года ему неоднократно вспрыскивали морфий: 26 января; 3, 4, 5 и 6 февраля (Толстая С А. Дневники: В 2-х томах. Т. 2.1901–1910. С. 44, 48, 49).
480
Бердяев Н.А. Размышление об Эросе // Русский Эрос, или Философия любви в России. С. 272–273.