Большую часть времени невидимых.
Тень за Тианой была лишь одним из них. Оно не значилось ни в одной биологической энциклопедии.
Но оно существовало. Было абсолютно реальным. И очень конкретно и опасно вторгалось в жизнь людей. Превращало в домашних животных для своего прокорма. Кастрированных животных-наркоманов, которые не помнят о Вне.
Кроме людей, зверей, рыб, бабочек и богомолов, микробов и вирусов, кроме деревьев и орхидей, абрикосов и маслин, раков и планктона, змей и собак, соколов и пустельг и прочих птиц, — здесь живёт много других существ.
Большую часть времени невидимых.
Тень за Тианой была лишь одним из них. Оно не значилось ни в одной биологической энциклопедии.
Но оно существовало. Было абсолютно реальным. И очень конкретно и опасно вторгалось в жизнь людей. Превращало в домашних животных для своего прокорма. Кастрированных животных-наркоманов, которые не помнят о Вне. Да нет, нет! — все эти иллюстрированные церковные демонологии и прочие видики тоже не имеют никакого отношения. Эта живность видна только при сквозняке извне. Сквозь разлом, пробитый в стене хлева. А религиозная демонология имеет ровно обратное назначение. Это — пугающие картинки стене, видео, пресекающее любые попытки хотя бы приблизиться к стене между хлевом и вне.
Что-что? Да, именно это я и хочу сказать: религия — это главное порождение такого рода существ. Они держат крышу религии. А вовсе не какой-то там бог. И Боля Вожжья, как говорит Толстый. Всё намного безумней и конкретней, чем боги, дьяволы и бесы.
Но постоянно скрыто от нас дефектом нашей оптики. К счастью, в то время мне было с кем изредка разговаривать об этом. К счастью — потому что вместе было легче пробивать беспамятство.
Был Толстый, мой первый друг в этом городе. Он работал в вычислительном центре. И изредка, когда он выходил в ночную смену, я подваливал к нему на работу. Крепкая заварка, сигареты, и ничем не заменимый драйв — сообща искать выход. Мы закурили и начинали разговаривать о всякой увлекательной байде. Иногда нервная дрожь пробегала по мне. И я начинал говорить о неожиданных вещах. О том, что человеческая жизнь похожа на каучуковый тоннель. И получал пас от Толстого:
— Она как резиновый тоннель, и когда ты пытаешься выйти из него, — ты лишь бесконечно растягиваешь стенку.
— Но рано или поздно растянутая резина отшвырнёт тебя обратно.
— Это как программа, компьютерная программа — все твои возможные движения вычислены до твоего рождения. Нет ни одного свободного жеста — потому что даже твоя попытка пробить эту резину предусмотрена программой.
«Модная ныне антропология — наука революционная. Потому что — сравнительная. Сравнивая культуры и народы, эта наука рано или поздно, сама того и не желая, ставит нас перед неуютным фактом: любые и всякие, привычные и непривычные человеческие представления, системы ценностей любого общества, в том числе и мораль, — суть вещи совершенно произвольные, и произвол их над людьми не мотивирован на самом деле ничем. Даже хотя бы законами продолжения рода человеческого.
Что же сделало возможным появление антропологии как науки?
Экспансия европейской цивилизации во вне — открытие и завоевание Америк, других неизвестных земель; открытие и распространение книгопечатания; введение единой системы измерения линейного времени; радио— и телесвязь, Интернет, наконец, — все это создало новый мир, — мир общения и общего сознания. Пространство, в котором человечество и начало осознавать себя как человечество. Одной из форм этого нового сознания стала сравнительная антропология: она смогла объять все, что прорастало за рамками народного, национального и континентального сознания. Фишка тут в том, что изнутри народного или национального самосознания и соответствующей культурной матрицы система общественных ценностей как бы совершенно мотивирована и как бы естественна. И только в сравнении с другими столь же самоценными и самомотивированными этно-национально-религиозными матрицами становится очевидным тот самый революционный факт. А он революционен настолько, что, если его не принимать, — тогда остается принять только, что человечество — не единый биологический вид. И, соответственно, раз люди — не единый вид, то кое-кто из них превосходней, а кто-то — сами понимаете… Эта точка зрения не лишена магнетизма. Кроме Адольфа Гитлера есть и более свежий пример — пример стыдной тайны неравенства и деления людей на «низковольтных» и «высоковольтных» от рождения. Хотя с гипотезой о том, что человечество — не единый биологический вид, тоже не так все просто. Потому что, если придерживаться той же логики, придется прийти к выводу, что и отдельно взятый человек — не единый биологический вид. Звучит парадоксально, но весьма интересно. Перспективно. Сделаем такое допущение: естественно, человечество — единый биологический вид. Но то, что человек считает своим сознанием, принадлежит не только ему, но и другим видам живых существ. Или не принадлежит, но оккупируется и используется ими. Как, например, глисты используют детей для добычи сладкого. Что дает нам такое допущение? Во-первых, оно дает нам детектив — и отнюдь не только интеллектуальный. Попробуйте, хотя бы пару дней, отследить большинство движущих вами импульсов по простому критерию: условно делите их на интуитивно ощущаемые вами как «свои» и «чуждые». Через несколько дней, если вы проявите хотя бы толику настойчивости, вы обнаружите в себе присутствие как бы двух сознаний — «вашего» и «чужого». И когда вы это действительно ощутите, произойдет одно из двух: — либо вы тут же забудете об этом факте, причем странным образом — память об этом будет стерта из вашего сознания неким огромным ластиком; и вы можете забыть об этом на долгие-долгие годы, почти навсегда; — либо сама невероятность того, что из вашей ясной памяти и трезвого сознания нечто может так нагло и бесконтрольно что-то стереть, — сама невероятность факта соприкосновения с чем-то в вашем сознании может разозлить вас или спровоцировать исключительное любопытство. И тогда детектив выйдет за рамки вашего интеллекта и с вами начнут происходить невероятные события, пугающие, волнующие и радостные. Пугать будет в первую очередь невероятное количество дичайших совпадений в виде происшествий и невнятных, но ощутимых угроз, исходящих как бы от некоей силы. Эта как бы сила своими как бы угрозами очень быстро просканирует все ваши уязвимые места: определенные, вполне конкретные ваши страхи, болезненные привязанности и кое-что еще, например, диапазон вашего инстинкта самосохранения. Далее, если вы не остановитесь и не «забудете», вы вполне отчетливо осознаете на что «намекает» эта угрожающая сила. А намекает она на то, чтобы вы вернулись на место, обратно, короче — «Сто-ять!!». И вот когда вы мысленно оглянетесь и вглядитесь туда, где было ваше «место», — вот тут вас может ожидать настоящее потрясение. Вы можете обнаружить, что вся ваша жизнь, равно как и жизнь всех ваших знакомых, была изначально обставлена такими декорациями и обстоятельствами, что любое, даже самое непредсказуемое и индивидуальное движение вашего (или не вашего?) сознания и деятельности, как например исследование «своего» и «чуждого» сознания, — все это было «предусмотрено» и ровным счетом ничего не меняет для вас. Ваша жизнь как будто находится внутри огромного тоннеля с резиновыми стенами и вы можете в припадке свободолюбия бесконечно долго идти не вдоль тоннеля, а — вбок. Но на самом деле вы лишь будете как бы долго-долго растягивать резиновую стенку тоннеля. Пока она рано или поздно не отшвырнет вас обратно — на «место». Люди другого склада ума могут воспринять это положение вещей как «Программу» в которой есть что-то такое, что сразу хочется стать компьютерным вирусом. Неважно, в какой именно форме вы воспримите внезапно открывшуюся вам ситуацию вашей и всеобщей судьбы, — важно, что это понимание — еще тоже не вполне «ваше», а больше внушенное — для острастки — «чужим» сознанием. Мы на время отвлечемся от прикладной и экспериментальной ксенологии. Если искать зачатки ксенологии в истории идей и в истории вообще, то наибольший интерес в этом смысле представляют, с одной стороны, история вражды и конфликтов, немыслимая без «образа врага», а с другой стороны — история лжи, т. е. история религий. История вражды и конфликтов представляет ксенологический интерес потому, что «запрограммированная» ксенофобия выражается, прежде всего, в страхе и открытой враждебности человека к чуждому, чужому. Воют же люди, как известно, с себе подобными. С людьми. Из этого естественно вытекает интерес ксенологии к истории лжи, т. е. к истории религий. История религий и религиозных движений крайне любопытны в силу того, что проповедуемая ими ксенофилия — любовь к неизвестному, чуждому, называемому богом, включает в себя непременную ксенофобию, объектом которой является «враг бога» и «враг человечества». Участвуя во «вражде» этих двух «чужих», человечество на деле опять таки воюет с себе подобн