Просто сочувствие к товарищам по плену. И — изучить этот, не самый лучший из. На предмет ускользнуть. Прервать эмиграцию. Жить без ожиданий, просто ускользая дальше.
Тогда, в лесках, мы вот здесь остановились.
Или не остановились? Там сейчас вот, в конце июля, начинается это время — перед закатом и дальше. Золотистая выгоревшая трава, её свечение, её время. Долину заполняет то, ради чего мы ломились сюда каждый год через шесть границ и три таможни с тяжеленными рюкзаками. Баалин! вот тут, в этом месте текста, мне хочется быть писателем:-) Чтобы впустить эту огромную дальнюю заразу вам в кровь. Но я отделываюсь плоскими словами. Потому что, если глубже — я зарыдаю.
Мне сорвёт башню.
Меня разорвёт на куски. Я же оставался там всегда!! Они приезжали, уезжали, а я всё время был там.
Приезжал с первыми, уезжал с последними.
Я оставался там и один. Первый раз — наутро после того, как мы с Маратом и Златовлаской нашли эту поляну. У грудной Олы стал подниматься жар, и они умчались.
Марат на прощание сказал:
— Ты дождись, я обязательно приеду.
— Объясни всем, как добраться сюда, — сказал я ему.
Полдня я промаялся.
Потом наступил первый закат на этой новой земле.
Я понял, что никуда отсюда не хочу. Пришла ночь, и, лёжа в центре поляны на спине, я вдруг в темноте неба увидел созвездие, которого никогда раньше не видел: огромная птица из звёзд.
Она улетала навсегда на Север. Я понял, чего я хотел всю жизнь — улететь вместе с этой птицей. Я сел по-турецки. Тонкий-тонкий звон ледяной кристальной прохлады коснулся моей головы.
Я вздрогнул всем телом.
Я хотел домой.
Туда, куда улетала птица из звёзд. Потом я позвал их всех — всех моих странных любимых невозможных друзей. Всем, что было во мне и в этой ночи, я позвал их на эту поляну. Марат вернулся через пару дней со своей младшей сестрой.
— Я сказал им! И объяснил, как добраться. Но, по-моему, их ломает. Далеко, говорят, — рассказал он.
Ночью я опять сидел под звездами. И молча орал всем им: «Вы все, блятть! все! будете здесь, здесь, на этой поляне!»
И все они действительно побывали здесь. Упругий Толстэк с Сестричками, как тройной катамаран, разрезает хохотом всю округу. Золотая Потапа — прозелень лукавых глаз под копной волос цвета персика. Под бесконтрольный, как ночное недержание, смех слушающих она уводит великими мелочными историями и пением: внезапное сновидение без перил под звездой. Вишнёвоглазая Лла изумрудным светом отменяет любую беду и ткёт, как медвяную музыку виолончели, невидимую ткань защищенности для всех живых. Смугловольный, самый вольный из нас — Марат с Никой и её самофракийским сиянием: лук и стрела. Нержавеющая алебадра Валли с её тонким закосом под шкурой сербской овечки.
Золотые искры в синих далях — Большая. Военно-полевой Желли — кареглазый воин с руками гейши. Вертолёт с пламенным мотором вместо: единственный прыгнувший босиком. Греческие ступни с одним волчьим когтем. Собаки, наши собаки тоже были здесь: любимый мой друг Ра, овчарка, научивший меня дышать, пёсик Карлос с большим отважным сердцем, любитель помидор.
Да, они все здесь побывали.
И не только здесь.
Но это уже совсем другие истории.
=======================
Но лески — вовсе не только это, вовсе нет. Полифонические звонки цикад — из слоёв времени с различной концентрацией.
Концентрацией чего?
Того самого, бааа-алин!! Личинка цикады развивается 17 лет. Перед тем как пропеть единственное лето.
Такие большие годы для их маленького тела. Может, поэтому их стрекотание в лесках пронизывает, проникает сквозь времена? По сравнению с этими концентраторами времени наши посиделки — двухнедельное созревание, пусть и шесть лет подряд — просто фастфуд.
Мы так спешили!
Особенно я. На кромке темноты — волна без волны — хотел бы я рассказывать так же, как стрекочут цикады в лесках. За одно и то же я люблю и не люблю музыку: она невозможна без прошлого.
Музыка — круги на воде от выпрыгнувшей рыбы.
А рыба — ау! Пока-пока!
В лесках — не было прошлого. Всё было сейчас и прошивало, как трассера, янтарную тьму. Оттенки сумерек. Прозрачный палевый. Неуловимый аметистовый. Нет-нет, музыка прошлого для меня давно закончилась. Прошлого не было со мной уже тогда, в самом начале лесков.
Я живу без этого.
Мои чувства странны?
Это не чувства. После заката, перед сумерками начинает меняться всё.
Поди найди нас. Медленное течение неведомо-оранжевого, опалово-сиреневого и прозрачно-тёмного вемени. Отделённая тишина, как птичьи норы в глинистых склонах, — за каждым звуком. Каменнная мозаика фосфоренцирует вокруг очага. Холм за спиной с дико шевелящейся поющей травой. Тёмные кроны акаций. Гамак между двумя стволами — на самой кромке поляны.