Как некие витамины, в конце концов. Я видел ЭТО в Белой долине — эту громадную — с небоскрёб — яйцеобразную вибрацию цвета разлившегося в сумерках молока. Она что-то собирала, отбирала: по каким-то паутинкам, тёмным прожилкам пространства прибывали к ней осколки тьмы из под чьих-то левых лопаток; чьё-то бирюзовое сияние в паху вместе с пропащей нежностью одиночества и потребностью в бессоннице осенью — лежать не раздеваясь — не выключая света — в пустых комнатах на окраинах предвоенных столиц; чью-то прозрачно-золотую отвагу из середины груди вместе с безотчётным поворотом головы на шелест длинной юбки — тёмно-вишнёвой в еле заметный серебристо-фисташковый цветочек — и вместе с потребностью прятать крупные купюры между страницами в книжном шкафу; млечно-голубоватое сияние чьих-то ног — как два прожектора бьют из-под воды — вместе с медленным восхождением под руку со спутником по лестничным пролётам, чувствуя сухое лезвие ножа слева у рёбер……………………… Земля с одной ей ведомым смыслом — как маленькая девочка собирает совершенно необходимые ей для чего-то соринки, бумажечки, блёстки — отбирает, а потом клонирует странные обрывки некоторых сознаний. И наносит их в момент рождения на тела детей, как каракули несмываемым фломастером. Или как магнитную запись. Но это имеет такое же отношение к жившему человеку, как трескучая виниловая пластинка с голосом Бьеркруччи — к Бьеркруччи во плоти и крови. Ну понятно же, что в пластинке никто не живёт………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………….
… в третьем классе. И моя горячо любимая мной мачеха — во мне что-то взмыло к горлу, когда я впервые увидел её синий взгляд — она впервые меня везёт в райцентр. Там живёт её подруга — бывшая одноклассница N., кумирша мачехи. Мы на кухне у неё, и она варит кофе — чёрный настоящий кофе. Которого в нашей деревне сроду я не нюхал, и никто его не нюхал: в детсаде и в школе — молоко с парой крупинок кофе на бадью.
И вот она — его варит. Я как зашел на кухню, прямо крупно задрожал от этого запаха, заволновался. А она его варит, чтобы тут же долить его молоком — наливает в мою чашку половинку — и не успевает убрать кофейник, чтобы долить молока — я вцепляюсь в кружку и начинаю, как больной, глотать обжигающий кофе — этот тёмный аромат! горечь! — это то что я всё время хотел! я всегда зал этот вкус!! — мачеха пытается вырвать у меня из рук — это первый наш с ней скандал — я люблю её — это я их с отцом поженил — она не может меня оторвать — ей безумно стыдно за меня — она шёпотом орёт — это так не пьют!! люди так это не пьют! только с молоком!! — она тоже не знает, что пьют и чёрный кофе!! — такая глухомань у нас там — в начале 70-х — но я не выпускаю чашку — и хотя я очень воспитанный мальчик был — никакая сила меня не может оторвать — это так не пьётся…!! что про тебя тётя N. подумает!! — уже очень громко и раздражённо кричит мачеха — я поднимаю глаза — исподлобья, встречаюсь с карим сияющим взглядом хозяйки — и она говорит — Ну, почему же, некоторые пьют и так, налить тебе ещё, малыш?………………………………….
…………………………………………………………………………………………………………………….
…моя мать была очень красивой и — лёг-кой… Антонина её звали, Тоня… как я любил её запах!.. и эта её мерцающая улыбка — улыбка в тени — темнота глаз — и эта её беззащитная близкая и далёкая улыбка в тени — над светлой блузкой — в тени цветущего куста сирени и глаза от стеснения — далеко- далеко смотрят — туда, откуда не возвращаются…
Она умерла, когда мне было семь лет.
………………………………………………………………………………………
… мы с моей будущей женой тогда только начинали сближаться. Однажды во сне она почувствовала присутствие в своей комнате. Открывает глаза: в дверях стоит незнакомая женщина. Она с любопытством рассмотрела жилище, а затем подошла и легонько погладила жену по щеке — будто удостоверяясь, что моя жена — реальная, настоящая, что она не снится ей — пришедшей. Они встретились взглядом, и жена поняла, что это моя мать. И мать беспокоится за меня. Она с любопытством изучала мою жену и жилище. Затем она улыбнулась, успокоилась, и отошла рассмотреть книги в книжном шкафу.
И там, в нише между двумя шкафами она растаяла, оглянувшись напоследок с улыбкой.