— А я, наоборот, нахожу, что тогда, на вечере, она обращала на него слишком много внимания. Мой строгий приказ забыть о существовании графа Ранека, по-видимому, мало повлиял на нее, по крайней мере весь следующий день у нее был такой вид точно она открыто заявляла, что поступит по-своему.
— Повторяю вам, Люси никогда даже не спрашивает о графе, никогда не встречается с ним, хотя граф все время околачивается около Добры со своим ружьем и ягдташем. К счастью, мы знаем, какая охота влечет его сюда, и принимаем свои меры Пусть граф молит Бога, чтобы не попасться мне на а, не то я его так отчитаю, что у него навсегда пропадет желание охотиться этих краях.
— А вы уверены, что после вечера у Бранкова Люси не встречалась с молодым графом?
— Господин Гюнтер, вы доверили мне свою сестру, и потому, я думаю, ваш вопрос излишен! — с чувством собственного достоинства ответила гувернантка. — С того дня как Люси без моего разрешения ушла одна в лес, я не отпускаю ее от себя ни на шаг и стерегу ее, как, как…
— Как Цербер! — закончил Бернгард.
— В высшей степени любезно с вашей стороны! — обиженно воскликнула мадемуазель, поднимаясь с места. — Следовательно, я играю роль Цербера при вашей сестре?
— Что ж тут обидного? Я думал сказать вам комплимент этим сравнением. Куда же вы уходите?
— Боюсь, что услышу еще подобные комплименты. Кроме того, Люси одна в саду, а я должна исполнять при ней свою обязанность Цербера.
— Но…
— До свидания!
— Франциска!
Гувернантка остановилась, но сердито отвернула лицо. Бернгард встал и подошел к ней.
— Вы на меня сердитесь?
— Да! — резко ответила Рейх, но не ушла, а вернулась к столу и села на свое место.
Как ни в чем не бывало, Гюнтер поместился напротив нее и проговорил после некоторого молчания:
— Это поразительно!.. Мы не можем пробыть вместе и пяти минут без ссоры.
— Ничего удивительного, — раздраженно возразила Франциска, — с вами нельзя ужиться и пяти минут.
— Как же я уживаюсь с другими?
— Да ведь другие-то позволяют вам обращаться с ними свысока, и лишь я одна осмеливаюсь иногда возражать вам.
Тон гувернантки ясно доказывал, что она еще не забыла «Цербера».
— Вы все так же обидчивы, как были раньше, у нас на родине! — сухо заметил Бернгард.
— А вы все так же неосторожны, как и тогда! — запальчиво ответила гувернантка.
— Может быть! Мы всегда ссорились и тем не менее не могли жить друг без друга.
— Мы, кажется, хотели говорить о Люси?
Бернгард слегка нахмурил брови.
— У вас странная способность прерывать разговор в тот момент, когда он становится наиболее интересным!
— То, что интересно для вас, неинтересно для меня! — заявила Франциска.
— Почему? — спросил Бернгард, не спуская взора со своей собеседницы.
Та слегка смутилась.
— Я вполне понимаю, что вам приятно вспомнить свою молодость, — наконец ответила она. — Вы заняли в жизни очень высокое место и с удовольствием смотрите вниз, ну а мне не приходится глядеть сверху. И в молодости мне не сладко жилось, и теперь я представляю собой только наемное лицо, служу гувернанткой в вашем доме. Я не забываю своего положения и хочу, чтобы и вы о нем помнили.
— Вы не должны были говорить мне это, Франциска, — сказал Гюнтер, вставая с места и подходя к ней. — И мне в молодости «не сладко жилось». Вы знаете, что, когда мой отец вторично женился, мне пришлось уйти из дома. Новая супруга не принесла ни отцу, ни мне счастья: для него она была плохой женой, а для меня — злой мачехой; наше небольшое состояние тоже было промотано ею. Когда отец и она умерли, мне пришлось содержать свою осиротевшую маленькую сестру. Свет видит во мне выскочку, забравшегося слишком высоко; меня помнят сыном помощника лесничего и не понимают, каким образом я сделал такой грандиозный скачок. Большинство забывает, что между сыном бедного помощника лесничего и богатым владельцем Добры лежит двадцатилетний упорный труд, сопряженный со многими заботами и огромными усилиями. Шаг за шагом завоевывал я свое положение и богатство, потратив на это лучшую половину человеческой жизни. Однако вы, кажется, не любите, когда я касаюсь прошлого? Куда вы уходите?
— Вы правы, господин Гюнтер, но…
Франциска смущенно опустила голову, не окончив фразы.
— «Господин Гюнтер»! — повторил Бернгард. — Это означает, что вы не желаете, чтобы я вспомнил старое и называл вас Франциской?
— Я думаю, что так будет лучше для нас обоих! — пробормотала Рейх, подходя к окну и смотря в сад.
Бернгард молча вернулся на свое место и взял газету. Легкая тень набежала на его лицо, хотя оно, как всегда, оставалось спокойным.