— Успокойтесь, прошу вас, — повелительным тоном обратился он к своей энергичной защитнице, в то же время ласково беря ее за руку. — Повторяю, господин судья, что произошла какая-то судебная ошибка, какое-то недоразумение. Я убежден, что преступник рано или поздно найдется — все зависит от того, насколько умело будут вести следствие, но я в любом случае пострадаю, когда вы вынуждены будете освободить меня. Подобное подозрение оставит пятно на моем добром имени, его не сотрешь, и вы ничем не сможете вознаградить меня за содеянное зло.
Бледность, разлившаяся при этих словах по лицу Бернгарда, ясно показала, насколько он взволнован, несмотря на внешнее спокойствие.
— С нашей стороны будет сделано все, что только возможно, — несколько смущенно проговорил судья, — а теперь…
— Позвольте мне проститься с сестрой и ее воспитательницей! — прервал его Бернгард.
Судья поклонился в знак согласия и отошел к двери, не теряя, однако, арестованного из вида.
— Подойди ко мне, Люси! — позвал Гюнтер.
Люси все еще стояла на пороге соседней комнаты. Она сильно изменилась в последнее время. Прелестное розовое личико побледнело и осунулось, судорожно сжатые губы, казалось, сдерживали готовый вырваться болезненный стон. Напряженное выражение делало неузнаваемыми ее мягкие черты, а взгляд, всегда полный жизни и веселья, был неподвижно устремлен в одну точку.
Голос брата вывел девушку из забытья. Она подбежала к нему и припала головой к его плечу; глаза ее оставались сухими, несмотря на то, что раньше она легко плакала по каждому пустяку.
— Не беспокойся обо мне, Люси! — проговорил Бернгард, наклоняясь к сестре. — Я надеюсь скоро вернуться. Пока ты останешься на попечении мадемуазель Рейх; я передаю тебя в самые надежные руки… До свидания!
Люси подняла глаза на брата, и в них выразилось такое безнадежное, такое безграничное отчаяние, что лицо Гюнтера омрачилось.
— Дитя мое, — с ласковым упреком сказал он, — неужели ты считаешь своего брата убийцей?
Девушка вздрогнула при этом вопросе. С горячей нежностью обвила она руками шею брата и страдальческим, раздирающим душу голосом ответила:
— Нет, Бернгард, тебя — нет!
Гюнтер не понял этого вопля, приписав его беспокойству сестры за него, него, но Франциска инстинктом любящей женщины отметила подчеркнутое «тебя — нет», и догадалась, что Люси дрожит за участь кого-то другого. Она хотела сейчас же допросить ее, но, взглянув на стоявшего у дверей судью, промолчала.
Гюнтер выпустил сестру из своих объятии и подошел к Рейх.
— Я должен и с вами проститься, надеюсь, ненадолго, — сказал он так тихо, что только она одна могла расслышать его слова. — Хотя с вашей стороны было очень неразумно и бесполезно вступать в спор с судьей, вы это сделали ради меня, и я вам очень благодарен, Франциска!
После памятного разговора Бернгард в первый раз назвал гувернантку Франциской, и она невольно потупилась. Энергичная, храбрая особа, не побоявшаяся бы вступить в бой со всеми судьями округа, затрепетала, как юная пансионерка, когда ее рука очутилась в руке Гюнтера. Они обменялись крепким рукопожатием и разошлись.
— Ну вот, я к вашим услугам, господин судья, — проговорил Бернгард, подходя к двери.
Женщины остались одни. Франциска подбежала к окну, чтобы видеть, как Гюнтер сядет в карету, а Люси продолжала стоять на том же месте. Только когда вдали замолк стук колес, Франциска отошла от окна, вытерла катившиеся по ее щекам слезы (теперь не время было плакать), подошла к Люси и, обняв ее, пристально заглянула в глаза.
— Теперь, моя дорогая, вы должны откровенно поговорить со мной. Мне хотелось задать вам один вопрос раньше, но присутствие судьи удержало меня. Я боялась, что его нелепые подозрения еще усилятся. Теперь мы одни, и я спрашиваю вас, что означали ваши слова: «Тебя — нет, Бернгард»? Я знаю, конечно, что вы не можете считать своего брата убийцей, но по вашему тону ясно было, что есть кто-то, кого вы подозреваете в этом преступлении. Кто он?
Резким движением Люси освободилась из объятий своей воспитательницы, крепко сжала губы, и не оставалось сомнения, что никакие мольбы и никакие угрозы не заставят ее открыть рот. Франциска тщетно ждала ответа.
— Я серьезно начинаю бояться вас, дитя мое, — снова начала Рейх после некоторого молчания. — Вы ведете себя как-то странно. Вы слышите, что вашего брата обвиняют в преступлении, в котором он совершенно не виновен; вы видите, что его увозят, чтобы посадить в тюрьму; что его честь, даже сама жизнь висят на волоске, — и молчите, зная, что ваше слово, может быть, прольет свет на истинное положение вещей и даст брату свободу. Люси, скажите, ради Бога, кого вы щадите, из-за кого хотите молчать после всего, что произошло здесь четверть часа назад?