– Не-ет, – замотала головой Лариса. – Этого не может быть! Она пошла в туалет и оттуда не вернулась, понимаете? Там ее нет, я проверяла. Куда она могла выйти мимо паспортного контроля?
– Ну хорошо, пройдите на первый этаж, в отделение полиции, сделайте заявление, – безразлично посоветовал молодой пограничник. – И поезжайте все-таки в отель, там встретитесь с вашей дочерью.
В отделении полиции сидел пожилой черноусый турок – Ларисе показалось, точная копия того пограничника, с контроля.
Она опять попыталась рассказать ему, что случилось. Он внимательно и долго слушал, кивая. Но потом проговорил что-то по-турецки, позвонил куда-то по телефону, а ей указал на потертую кушетку в углу.
Через двадцать минут пришла немолодая замотанная женщина-переводчица. На плохом русском она стала переспрашивать Ларису – пришлось рассказать все еще раз. Ей казалось, она сходит с ума, сама уже не верила тому, что говорила. Казалось, надо выйти из этого тусклого прокуренного помещения, и там, на воздухе, к ней кинется Аня, веселая и довольная.
Но турок все бубнил свои вопросы, писал что-то на компьютере, переводчица уныло переводила, Лариса повторяла, что прилетела из Москвы, что вот он, ваучер, что дочь пошла в туалет и пропала. Ее спросили, где она покупала ваучер, какая фирма-туроператор, каким рейсом они летели, в котором часу сели в Москве и приземлились в Анталии… Потом долго выясняли приметы Ани – рост, вес, размер одежды и обуви, цвет волос и глаз, особые приметы, во что была одета и обута, не болела ли психическими заболеваниями… Спросил, есть ли у нее с собой фото дочери, и Лариса растерянно развела руками: фото нет, и в телефоне у нее нет встроенной камеры…
Вопросам не было конца, потом турок опять принялся звонить куда-то, говорил, коверкая ее фамилию, – у него получалось не Северцева, а какая-то Сыверсыва, и не Лариса, а Лырыс. Только имя Анна он произносил как надо, и от этого становилось еще страшней.
Потом он наконец повесил трубку и сказал, что в списке пассажиров рейса 611 из Москвы не было никаких Северцевых – ни Ларисы, ни Анны.
Лариса чувствовала, что сейчас сознание отрубится, – она ничего не понимала.
– Как не было? А как же я? Я же вот, а вот мой билет. – Она протянула корешок посадочного талона.
Турок заинтересованно повертел его в руках. Потом нажал на кнопку, принтер выплюнул лист бумаги. Полицейский произнес длинную фразу по-турецки.
– Ваше заявление зарегистрировано, распишитесь вот здесь, – устало проговорила переводчица. – А сейчас идите в отель, мы примем меры и вам сообщим. Завтра.
– Как завтра? Почему завтра? – На глазах Ларисы кипели слезы. – Я не могу до завтра. Где мой ребенок?
Полицейский что-то сердито проговорил, коротко рубанув ладонью и вставая из-за стола, переводчица потянула Ларису за руку.
– Пойдемте, вам надо забрать багаж.
«Какой багаж, зачем? – тупо думала Лариса. – Где Аня, что с ней, это же я схожу с ума».
Она безразлично следовала за усталой переводчицей, забрала свой чемодан, сиротливо стоявший у замершего конвейера, дошла до автобусной стоянки. У столика с названием турфирмы подала ваучер веселой девчушке в фирменной бейсболке и села в автобус, уже полный туристов.
Автобус тронулся, все происходящее казалось Ларисе нереальным. В голове звенело, тошнота подкатывала к горлу, она бессильно откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. По щекам полились горячие и какие-то вязкие слезы.
«Что я тут делаю, зачем, Анечка, доченька моя, где ты?»
16 августа 2008 года, суббота, вечер
Лариса тупо сидела на огромной кровати в номере, куда ее проводил молоденький турок, совсем мальчик, в голубой тужурке и форменной кепочке. Номер был огромный, красивый, с цветами в большой вазе и шикарным санузлом – в раскрытую дверь была видна огромная ванна, стеклянная душевая кабинка и биде с позолоченным краником.
Но Лариса уперлась взглядом в кровати – широченные, накрытые блестящими покрывалами. На каждой лежал затейливо сложенный махровый халат, а сверху – небольшая шоколадка.
Эта шоколадка ее доконала. Она сползла на пол, на красивый узорчатый ковер, и глухо завыла, раскачиваясь и стуча по полу ладонями.
Ничего нельзя было изменить и поправить – беззаботный и веселый отпуск, который она предвкушала еще сутки назад, превратился в сплошной ужас, в бездну, которая высасывала остатки сил и разума.
Сколько она плакала, Лариса не помнила. Наконец, обессилев и почти беззвучно всхлипывая она подползла к чемодану, который бросила у двери. Надо же что-то делать, куда-то бежать, кричать, звонить во все колокола! Звонить!