Вдоль улиц тянутся одна за другой лавки. Заходим в одну из них. Владелец, г-н Бухаджар, именует свое заведение «восточным салоном». Он торгует изделиями «алжирского, марокканского, тунисского и восточного ремесла» — мебелью, коврами, изделиями из кожи, шелка и металла. Основной его расчет — на туристов и их неистребимую любовь к сувенирам. Мало кто откажется купить, например, кинжал с красиво переплетенной рукоятью и гербом Тлемсена.
В Тлемсене много памятников алжирской старины. Когда-то город был столицей средневекового берберского государства Зайянидов, политическим и культурным центром всего запада страны, чему во многом способствовало его выгодное расположение среди гор, защищавших от непрошеных третей. От былого величия города остались только следы: полуразвалившиеся мечети, минареты, башни, остатки крепостных стен. Осмотреть их все не было времени. Пришлось ограничиться осмотром древней мечети Сиди-Бу-Медин, чрезвычайно почитаемой во всем Алжире. Дорога туда ведет через пустырь и заброшенные сады, мимо мусульманского кладбища и оливковых рощ. Кое-где на пустырях мальчишки играют в футбол, но без обычного для этого занятия шума и гама. Вся обстановка древнего города располагает к молчанию и тишине. Темнеет здесь, как и у нас на юге, мгновенно. В наступившем полумраке фигуры закутанных в хаики мусульманок мелькают на улицах, словно белые привидения.
Мечеть Сиди-Бу-Медин расположена в центре старого арабского города. Ее высокий четырехугольный минарет с зубчатой башней и сложным мавританским орнаментом возвышается над низкими крышами и виден за много километров. Сейчас он искусно подсвечен и, возможно, производит даже большее впечатление, чем днем. Вход в мечеть по мастерству отделки и умелому использованию разноцветной мозаики отдаленно напоминает наши самаркандские ансамбли: Гур Эмир, Шахи-Зин-да, Регистан. У входа — куча обуви. Изнутри доносится монотонное гудение молящихся. Если заглянуть в мечеть (что вообще-то во время молитвы делать не рекомендуется), то поразишься яркости электрического освещения, богатству устилающих пол ковров и сравнительной малочисленности верующих, застывших в разных позах под расписными арками. Больше заметить все равно ничего не успеешь: надо поспешно выходить на улицу и вступать в разговор с мусульманами, отдыхающими после молитвы недалеко от мечети. Это люди в основном пожилые, одетые в длинные кафтаны — джеллябы, накидки в виде плаща с прорезями для рук, по-турецки широкие шаровары (которые в других городах уже почти никто не носит) и тюрбаны с шитьем, похожим на золотое. Смотрят вначале настороженно: после наступления темноты около мечети редко можно увидеть европейца. Потом взгляды теплеют, фразы становятся уже не столь короткими и отрывистыми. Почти все свободно говорят по-французски. Даже когда их что-нибудь спросишь по-арабски, они отвечают по-французски. Делают так, очевидно, либо плохо понимая литературный арабский язык, больше распространенный к востоку от Магриба, либо не привыкнув по-арабски говорить с европейцами.
Обратный путь по узким кривым улочкам со сточными канавами и глухими стенами невысоких мусульманских домов навевает различные воспоминания: то о тунисской медине, то о романах Мухаммеда Диба, родившегося и выросшего в Тлемсене. Улочки буквально забиты беспечно шумливой и хохочущей детворой. Среди таких быстроглазых и оглушительно орущих озорников, наверно, рос и автор романов «Большой дом», «Пожар», «Ремесло ткача». И, может быть, кто-нибудь из его сверстников послужил прообразом смелого и доброго, драчливого и нежного Омара, главного героя романа «Большой дом». А может быть, где-то недалеко находится и описанный в романе «большой дом»?
К сожалению, мы не могли задерживаться в Тлемсене и уже на следующий день выехали в город Алжир. Опять — горная дорога, стада овец, потом бывшие поселки колонистов, ставшие самоуправляемыми кооперативами. После Сиди-Бель-Аббеса горы остаются справа, шоссе тянется по равнине в окружении виноградников и бесконечных апельсиновых рощ. Некоторые полугородки-полуселения, встречающиеся на пути, носят знакомые названия, например Инкерман. Говорят, что есть в Алжире также Альма и Малахов. Все эти названия появились во время Крымской войны 1853–1856 гг., в которой в составе французского экспедиционного корпуса активное участие принимали алжирские зуавы, набиравшиеся не столько из алжирцев (зуауа — название одного из кабильских племен), сколько из французских колонистов Алжира. Сейчас многие из этих названий меняются: Инкерман официально переименован в Уэд Риху, но его еще по старой памяти называют прежним именем.
Останавливаемся на ночлег в Аль-Аснаме (бывшем Орлеанвиле). Размещаемся на третьем этаже «Гранд отель дю Шелиф» — новенького, еще пахнущего известкой здания с белыми колоннами, оранжевой решеткой по фасаду, нишами и лоджиями. Шелиф по нашим масштабам — довольно небольшая река, но долина ее исключительно плодородна, что издавна привлекало сюда европейских колонистов. «Экс-Орлеанвиль» очень типичен для всех населенных пунктов, строившихся здесь европейцами — для себя, всерьез и надолго. Об этом говорят рациональная планировка, обилие зелени, новизна красивых комфортабельных домов. Даже предместья, предназначавшиеся для алжирцев, в основном чистые, с прямыми улицами, только дома попроще и с меньшим количеством этажей. Сейчас Аль-Аснам — центр одноименного департамента. Здесь много вежливых, любезно все объясняющих полицейских, а также крестьян, приехавших по своим делам. Рано утром, до открытия учреждений, они скапливаются в многочисленных дешевых кафе, столики которых, как правило, выносятся на тротуары.
В Аль-Аснаме с нами произошел случай, который свидетельствует об условности многих неписаных обычаев мусульманского быта. Нам надо было узнать лучшую дорогу из Аль-Аснама к Блиде. Мы обратились за разъяснением к солидному мусульманину, шедшему в сопровождении двух женщин в хаиках и лааджарах. К нашему удивлению, мужчина беспомощно посмотрел на своих спутниц, и одна из них бойко и толково, на безукоризненном французском языке тут же объяснила нам, как лучше проехать. Мы поблагодарили ее. «Не за что, месье». — ответила почти с салонной учтивостью наша собеседница, так и не открывшая своего лица. Затем она сделала знак своим спутникам следовать за ней, и нам было уже трудно разобраться, кто кого сопровождал — мужчина женщин или женщины мужчину.
В связи с этим я вспомнил слова одной девушки-кабилки, жившей в городе Алжире: «Мне все равно, носить покрывало или нет. Пока все мусульманки его носят, я тоже буду это делать. А когда все его снимут, я тоже сниму». В доме она ходила с открытым лицом, здороваясь, первая подавала руку и вообще держала себя достаточно смело и с большим достоинством. Очевидно, ношение хаика и лааджара давно уже стало не столько символом покорности мусульманки, сколько просто формальным признаком ее принадлежности к мусульманской общине. Этот жест нельзя расценивать как отказ от эмансипации, как проявление приверженности к затворничеству или как акт религиозного фанатизма. Это скорее демонстрация патриотизма, подчеркивание своей принадлежности к алжирскому народу.
По дороге в столицу мы остановились еще в двух городах — Блиде и Сиди-Феррюше. Блида — красивый, окруженный с двух сторон горами современный город, Как бы сошедший со страниц романов и рассказов алжирских писателей. Изящная беседка в мавританском стиле, ресторан на центральной площади, пятиэтажные дома с декоративными вертикалями цветных решеток — все это кажется именно той обстановкой, в которой привыкли жить и действовать герои Хаддада, Диба, Асии Джеб-бар. Сиди-Феррюш знаменит тем, что здесь в 1830 г. высадились первые солдаты экспедиционной армии генерала Бурмона, готовые завоевать Алжир для последнего из «христианнейших королей» Франции — Карла X. Сейчас здесь небольшое полукурортное селение с острым шпилем темно-оранжевой церкви. По воскресеньям сюда выезжают с семьями скучающие в городе Алжире европейцы; тут они в неимоверных количествах поглощают устриц, которых здесь видимо-невидимо.
На этом закончилась поездка на запад Алжира. Благодаря ей мне удалось познакомиться с жизнью и обычаями самого плодородного в стране края, издавна подвергавшегося европейскому влиянию и наименее пострадавшего от войны 1954–1962 гг. Чтобы получить более всестороннее представление об Алжире, необходимо было посетить восточные районы страны.