Со времени наших встреч прошло много лет. Но всякий раз, как речь заходит о Тунисе, я вспоминаю моих друзей, их рассказы о своей стране, их споры и шутки, песни и танцы. Потом мне не раз приходилось встречаться с тунисцами разного возраста и общественного положения, разных профессий и склонностей в Москве и в Тунисе. Однако первое впечатление остается самым сильным. Более того, я невольно сравнивал всех тунисцев, с которыми встречался после лета 1957 г., с тремя студентами, а все свои впечатления от пребывания в Тунисе — с их рассказами. При взгляде на высокого красивого служащего национальной авиакомпании «Тунис эр» в голову приходили слова Абд аль-Малека: «Как ты можешь считать красивым того или иного человека, если не знаешь, чем он живет и как мыслит?» Крепко сложенный молодой гид напоминал Мухсина своей широкой улыбкой, твердой поступью и размашистыми жестами мускулистых рук. А группа лицеистов, подошедших как-то к нашему отелю в Тунисе, казалось, вся состояла из двойников Халеда: такие же невысокие, быстрые, ловкие, задорно усмехающиеся и все схватывающие на лету.
Никакое чтение и никакие рассказы не могут заменить увиденного. Мне особенно интересно было побывать на родине Мухсина, Халеда и Абд аль-Малека, о которой пришлось немало читать и слышать. И вот наконец такой случай представился.
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Тунис встретил нас теплым моросящим январским дождем и приветливой улыбкой Абд аль-Ваххаба Стайера — нашего гида. Живой и общительный, Абд аль-Вах-хаб немало знал о своей стране (работая гидом, он одновременно учился на факультете права Тунисского университета) и старался побольше о ней рассказать.
Когда Абд аль-Ваххаб не рассказывал, он сидел почти неподвижно и, улыбаясь, думал о чем-то своем или же сам задавал вопросы. «Вы мусульманин?» — спрашивал он, например, нашего товарища из Узбекистана, указывая на его круглую каракулевую шапку, и, не дожидаясь ответа, вскакивал, пожимал ему руку, оглушал стремительным потоком самых разнообразных арабских приветствий. После этого он садился на свое место, улыбаясь, кивая и чуть ли не подмигивая тому, кого он уже считал своим другом. Вопросы продолжались: «А вы кто? Художник? О-о! А вы — журналист? Понятно. А почему вы все друг друга зовете товарищами? Понимаю, вы друг к другу хорошо относитесь, вместе работаете и дружите. Но разве не больше чести и почета человеку, если его называть «господин»? Нет, я знаю, господ у вас нет, но все же, может быть, так было бы вежливее?» При этом с его широкого смуглого простонародного лица, напоминавшего лицо Мухсина, не сходила лукавая, почти «халедовская» усмешка.
Абд аль-Ваххаб привез нас с аэродрома Аль-Ауина в отель «Мажестик», расположенный в центре столицы.
Выйдя на следующее утро из отеля, мы оказались в сердце европейских кварталов города Туниса. Широкие прямые улицы, обилие зелени, белые и розовые четырехэтажные дома с балконами и высокими окнами непривычной для нас формы, многочисленные вывески, одна замысловатее другой, с надписями обязательно на двух языках (арабском и французском) — таков облик этих кварталов. Кое-где названия улиц сохранились еще со времен французского протектората: авеню де Франс, авеню де Пари. Но многие уже переименованы в честь деятелей освободительного движения тунисского народа: улица Али Баш-Хамбы, площадь Али Бельхауана, улица доктора Хабиба Тамера. Центральная магистраль столицы названа по имени президента Тунисской республики Хабиба Бургибы.
На улицах города европейцев сравнительно мало. Это — главным образом итальянцы. Большинство живших в Тунисе французов уехали после обострения франко-тунисского конфликта из-за военно-морской базы в Бизерте. Тунисцы потребовали вернуть им Бизерту, в связи с чем начались военные действия, вскоре, правда, прекращенные. Мы видели последствия этого столкновения, в частности разрушенную авиабомбами дорогу из города Туниса к аэродрому Аль-Ауина.
В толпе преобладают костюмы европейского покроя, иногда в сочетании с шешиа (плоской круглой красной шапочкой) — национальным головным убором тунисцев. Многие туниски ходят в европейских платьях, с открытыми лицами. Но большинство их все же, соблюдая мусульманскую традицию, закутываются с головы до ног в белое покрывало. Некоторые при этом закрывают нижнюю половину лица черной вуалью. «Четыре года назад, — говорил наш гид, — так поступали все. Но сейчас женщина, которой закон разрешил не закрывать лицо, все чаще и чаще пользуется этим правом. Практически за старое держатся только пожилые или очень темные люди». Даже в одежде тунисцев можно проследить, как борется новое со старым и как они иногда уживаются рядом. Часто, например, можно увидеть женщину, закутанную в белое мусульманское покрывало, а рядом — ее маленьких детей, одетых по-европейски. Но новое постепенно побеждает. Тунисская молодежь поголовно ходит в европейских костюмах и не соблюдает наиболее косных обычаев седой старины. А ведь молодежь — большинство населения Туниса, как и других африканских и азиатских стран.
Более явственно восточный колорит ощущается на местном базаре. Красные шешиа, высокие фески с кисточками, белые, коричневые и темно-серые бурнусы, яркие ткани, затейливая вышивка, беспорядочные выкрики и пряные запахи — вот что преобладает здесь. Рынок по-арабски — «сук». Однако в Тунисе, как и в некоторых других арабских странах, это понятие часто включает и «торговый ряд, торговый квартал». По сути дела, городской сук Туниса — это огромный квартал всевозможных магазинов, лавок, мастерских и ларьков. Каждая улица такого квартала обычно представляет собой торговый ряд определенной специализации (ткани, керамика, украшения, одежда, продукты) и носит особое название, например: «Сук аль-Харир» («Рынок шелка»), «Сук аль-Леффа» («Рынок тюрбанов») и т. п. Купить здесь можно все что угодно. Попадаются иногда и магазины европейского или полуевропейского типа, но они буквально тонут в море экзотических лавочек и мастерских, хозяева которых важно восседают у входа.
Правда, торговля у этих бесчисленных мелких капиталистов, полусовременных и полусредневековых (как по внешнему виду, так и по манере вести дела), идет не ахти как бойко. Об этом свидетельствует следующая уморительная сценка. Когда мы зашли в одну лавку и спросили, по какой цене хозяин продает свой товар, нас немедленно окликнул владелец лавки напротив. Он предложил купить тот же товар по более низкой цене. Первый торговец тотчас позвал нас назад и сбавил первоначальную цену, его соперник снова проделал тот же ход. Очевидно, эта игра могла бы продолжаться бесконечно, если бы мы не ушли. В дальнейшем мы неоднократно попадали под перекрестный обстрел зазывных выкриков из лавчонок. Но стоило войти в одну из них, как хозяин заламывал бешеную цену, не соглашался сбавить, как мы предлагали, и только вдогонку нам кричал по-французски: «Са ва!» («Так пойдет!»).
В красиво оформленном магазине ковров и ювелирных изделий (не только местного, но и зарубежного производства: французских, итальянских, марокканских) нас тоже встретил сам владелец. Это был человек с изысканными манерами, по своему наряду он напоминал богатого мусульманина со старинной гравюры. Все у него стоило баснословно дорого, и мы тут же направились к выходу. Однако он уговорил нас подняться на второй этаж, где двое служащих, буквально ослепляя блеском парчи, вышивок, орнаментов и прочей роскоши, продемонстрировали все богатство и разнообразие ковров, имевшихся в магазине. На прощание хозяин, вдоволь насладившись впечатлением, произведенным на нас его почти сказочным товаром, вручил нам свои визитные карточки, из которых стало ясно, что он возглавляет крупную фирму, имеющую свои филиалы в других городах страны и даже за границей, в частности в ФРГ. Я посмотрел еще раз на этого впервые увиденного так близко «типичного представителя национальной торговой буржуазии»: тонкое, умное лицо, глаза скорее печальные, чем твердые. Внешне он больше походил на персонаж из «Тысячи и одной ночи», нежели на вполне реального капиталиста, эксплуатирующего бесчисленный плохо одетый и полунищий люд, толкавшийся и шумевший в крытых галереях рынка.