Однако судьба вновь оказалась немилостивой к долинам Тигра и Евфрата. Казалось, какой-то рок преследует эту родину многих цивилизаций. Постепенный упадок халифата Аббасидов сопровождался нашествиями завоевателей. Турок-сельджуков сменили монголы, разрушившие и разорившие Багдад. После этого Багдад, отстроившись, был уничтожен Тимуром. В дальнейшем страна долгое время служила яблоком раздора между Турцией и Ираном, много раз целиком или частично переходя из рук в руки.
Всего сказанного вполне достаточно, чтобы понять, что «плач на реках вавилонских» звучал, не умолкая, через многие сотни лет и даже тысячелетия после того, как Вавилон превратился в руины. Обитатели Двуречья упорно трудились, продолжая традиции своих предков. Но снова и снова орды иноземного воинства, наводнявшие страну, безжалостно разрушали оросительные сооружения, дворцы и храмы, жгли города и села, истребляли жителей или угоняли их на чужбину, в первую очередь ученых, архитекторов, искусных мастеров и ремесленников. Плодородные земли, лишенные орошения и заботливой руки пахаря, засыхали, пепелища когда-то прекрасных городов заносились песками, а народ, лишенный своих лучших и талантливейших представителей, вынужден был начинать все сначала.
На долю Двуречья выпала трагическая миссия: из века в век его богатейшим культурным наследием пользовался весь цивилизованный мир, а сами жители Месопотамии истреблялись или угнетались сменявшими друг друга беспощадными завоевателями. С каждым новым нашествием, с каждым приходом очередных чужеземных властителей, жестокость которых обычно могла сравниться только с их невежеством, все труднее и труднее было восстанавливать разрушенные города, деревни, систему ирригации. Многие города так и не возродились из пепла: их некому было отстраивать, да и не для кого — ремесла пришли в запустение, торговля захирела. Некому часто было и пустить воду на заброшенные поля.
В XVII в. когда-то богатая и цветущая страна превратилась в одну из самых отсталых провинций Османской империи. Грабеж и лихоимство турецких пашей, застой экономической, общественной и культурной жизни душили Месопотамию несколько столетий.
Очень многое должно было произойти на берегах Тигра и Евфрата, чтобы Ирак стал таким, каким мы его знаем сейчас: ликвидация турецкого ига после первой мировой войны, создание национальной государственности, избавление от английского господства и тот качественный скачок во всех областях жизни страны, каким явилась июльская революция 1958 г.
Следы тысячелетних испытаний до сих пор накладывают печать на современный облик Ирака. Опыт предшествующих веков даром не проходит и быстро не забывается. Его влияние всегда ощутимо в хозяйственной, культурной и особенно общественно-политической жизни страны, в национальном характере народа. Забыв это, нельзя правильно ответить на вопрос о том, что представляют собой сегодняшний Ирак и его жители.
АРАБЫ ДВУРЕЧЬЯ
Теплым апрельским вечером мы сидели в одном из багдадских ресторанов, которые здесь именуются «казино», на берегу широкого и прямого канала Армии, впадающего в Тигр. С нами были доктор Юсуф Иззаддин, писатель и историк, одновременно генеральный секретарь Иракской Академии наук и генеральный секретарь Союза писателей Ирака, а также египетская поэтесса Карима, только что прибывшая в Багдад. Говорили, естественно, об арабской литературе, об использовании традиций классического наследия и разумном их совмещении с новейшими веяниями, что волнует ныне многих арабских писателей и особенно поэтов. Речь зашла о судьбах арабского литературного языка, о возможности его слияния в ходе дальнейшего развития современной арабской литературы с разговорным диалектом, на котором уже давно пишутся пьесы и сатирические произведения. Все согласились с тем, что только такой синтезированный язык может стать общим (и письменным и устным) для всех арабов. Литературный язык, на котором шла беседа, понятен образованному человеку в любой арабской стране. Но с каким именно диалектом его надо объединить и вообще что взять за основу? Юсуф Иззаддин считал, что проблемы никакой нет: за основу необходимо взять литературный язык. «Вы же понимаете меня, — сказал он, обращаясь к Кариме, — а если в моей речи и проскользнет какое-нибудь диалектальное слово, то ведь это заметной трудности для понимания не создает». «Я с вами согласна, — ответила египтянка, — но все же думаю, что в будущем общим для всех арабов станет египетский диалект, который ближе к литературному языку, чем все остальные арабские диалекты».
Этот на первый взгляд чисто филологический спор вспоминается потому, что затрагивает более глубокие проблемы. Дело в том, что во всех арабских странах значительный процент населения остается неграмотным, а значит, и лишенным возможности говорить на литературном языке и часто даже понимать его. Пожалуй, большинство жителей той или иной арабской страны знают и понимают только свой диалект, который сильно отличается от бытующих в других странах. В иракском диалекте, например, имеются звуки «п» и «ч», отсутствующие как в литературном языке, так и в других арабских диалектах. Произношение у иракцев более резкое, чем у сирийцев. Ряд общеупотребительных слов иракского диалекта арамейского, а не арабского происхождения: «аку» (есть, имеется) вместо египетско-сирийского «фи»; «маку» (нет, отсутствует) вместо распространенного почти во всем арабском мире «мафиш»; «бали» (да) вместо общеарабского «на’м» или «айуа». И тем не менее иракцы могут понять египтян и легко уловить смысл действия в египетском фильме или пьесе, который почти в любой вечер можно увидеть по багдадскому телевидению.
Тесные культурные связи между арабскими странами и знакомство, хотя бы самое беглое, почти всех арабов с египетским диалектом — факт бесспорный. Но не менее бесспорна и повышенная чувствительность, даже какая-то ревнивая настороженность, проглядывающая в отношении арабов одной страны к любому проявлению приоритета или преимущества арабов из другой страны. Это находит свое выражение прежде всего в исключительном обилии и многообразии точек зрения на формы и методы осуществления арабского единства, которое является постоянной и неисчерпаемой темой для бесед в любом правительственном учреждении или учебном заведении, в любой кофейне или частном доме. Иногда это принимает курьезные формы. Нам, к примеру, рассказывали, что, когда в Ирак поступил арабский перевод одного из произведений Горького, некоторые иракцы, отыскав в тексте всего лишь несколько слов, взятых переводчиком из сирийского диалекта, недовольно ворчали: «Почему здесь употреблен сирийский диалект? Отчего не иракский? Надо было весь текст дать на литературном языке! Тогда не было бы никаких споров и недоразумений».
Помимо лингвистических различий, которые вполне преодолимы, буквально с первых часов пребывания в Ираке бросаются в глаза внешние различия между иракцами и, скажем, сирийцами и ливанцами. Если в Сирии и Ливане не всегда легко определить внешность, наиболее характерную для уроженца данной страны, то в Ираке это сделать гораздо проще: подавляющее большинство попадающихся навстречу людей — смуглые черноглазые коренастые брюнеты, несколько напоминающие азербайджанцев. Объясняется это тем, что иракские арабы более однородны по происхождению, чем сирийцы и ливанцы, особенно горожане Сирии и Ливана, в среде которых сравнительно свободно идет процесс смешения представителей самых различных национальностей и этнических групп. В Ираке такой процесс затруднен и замедлен в силу большей, чем в других развитых арабских странах, замкнутости национально-религиозных общин.