Большая толпа конных и пеших, а также всадников на верблюдах, растянувшись метров на двести-триста, хорошо вошла в роль: лица участников процессии были строги и преисполнены значительности, страусовые перья и еще какие-то невиданные украшения важно покачивались на белоснежных тюрбанах и старинных шлемах, пестрые флажки горделиво развевались на длинных копьях, одеяния эпохи Омейядов сияли дорогим шитьем. Несколько совсем молодых ребят, замыкавших шествие, били в барабаны. Мимо нас лихо проскакал статный всадник, как бы сошедший со старинной гравюры, изображавшей сарацина в полном воооружении. «Язид! Язид!» — зашумели в толпе. Нам показался странным столь ранний выход халифа Язида, который согласно историческим фактам должен был появиться позже. Но расспрашивать было некогда, тем более что мы залюбовались всадником, тут же непринужденно прогарцевавшим в обратном направлении. В роли Язида явно выступал либо профессиональный актер, либо природный бедуин: уж очень уверенно держался он в седле, уж очень эффектно встряхивал украшениями на тюрбане и свободно, без напряжения, осаживал своего великолепного скакуна. Таким образом, мы даже не заметили, как способный исполнитель привлек наше внимание к самому отрицательному персонажу инсценировки.
Но тут толпа зашумела еще сильнее, и мы увидели наконец Хусейна. Его изображал полный, круглолицый и чернобородый человек в роскошном одеянии, огромной чалме и довольно простых, чуть ли не резиновых сапогах. Двое рослых пестро одетых мужчин вели его коня под уздцы. Исполнитель роли Хусейна, не будучи столь молодым и молодцеватым, как исполнитель роли Язида, естественно, не смог произвести на нас сильного впечатления. Непосредственно за ним следовали те, кто изображал родственников Хусейна. При этом каждый из них вел себя именно так, как это известно из шиитских хроник. Наше внимание, в частности, привлек худощавый молодой человек в костюме принца из «Тысячи и одной ночи», который лежал со страдающим видом на огромных подушках в крытом возке. Как нам объяснили наши иракские друзья, молодой человек играл роль сына Хусейна, который при въезде в Кербелу был болен.
Процессия двигалась по центральным улицам города, надолго останавливая всякое движение. Время от времени часть ее сворачивала на боковые улицы. Так, нам пришлось столкнуться с небольшой группой участников процессии на одной из площадей Кербелы. До ее появления залитая солнцем пыльная площадь казалась вымершей. Но стоило лишь показаться шествию, как мгновенно сбежалась толпа народу. Жители Кербелы наверняка привыкли к подобного рода зрелищам. И тем не менее разыгрываемое ежегодно представление — для них что угодно, только не развлечение. Зрители, наблюдавшие за шествием, были не просто оживлены, но как бы проникнуты чувством приобщения к некоему таинству.
Далеко не всякий попавший в Кербелу иностранец имеет возможность войти в мечеть-мавзолей Хусейна. Немусульманам это вообще возбраняется. Гробницы Хусейна и Аббаса (брата Хусейна, убитого вместе с ним) в Кербеле, так же как гробница Али в Неджефе, другом священном городе шиитов, расположенном к югу от Хиллы, представляют собой предмет поклонения и объект паломничества шиитов со всего света. Посещение этих святых мест любым, человеком, даже мусульманином, не являющимся шиитом, может иметь для него весьма неприятные последствия. Но любопытству путешественника, как известно, нет предела. Для нас было просто немыслимо побывать в Кербеле и не войти в мечеть Хусейна. В конце концов нам это удалось…
Мы миновали огромные ворота с известным трепетом, так как вообще в первый раз вошли в иракскую мечеть, а тем более во всемирно известную святыню шиитов. Мы почти не слышим вопросов вежливого средних лет иранца, надзирающего за оставленной верующими обувью. Двигаясь дальше, ловим себя на том, что невольно хочется сложить руки в молитвенном жесте — настолько заразительна окружающая атмосфера. Весь сухн — внутренний двор мечети — заполнен склоненными или распростертыми ниц фигурами молящихся, преимущественно в черной одежде. Среди них неспешно прохаживаются явно приезжие, в европейских или неиракских восточных костюмах. Вся эта пестрая толпа привлекает гораздо больше внимания, нежели блеск золоченых куполов и цветная игра богатой мозаики мечети. Внутри мечети куда теснее, чем во дворе: люди толпятся вокруг могилы Хусейна, стараясь прикоснуться к окружающей ее серебряной решетке, до блеска зацелованной предшествующими поколениями паломников, или, запрокинув голову, любуются зеркальным потолком, росписями, золотыми и серебряными украшениями, сложными орнаментами.
Мечеть-мавзолей Хусейна находится в самом центре Кербелы (мы не видели расположенной в другом конце города мечети Аббаса, которая, как говорят, несколько скромнее мечети Хусейна). Вокруг нее — высокая стена, с внешней стороны которой прилепился торговый ряд. В лавочках — всякого рода туристический ширпотреб от украшений до заграничных авторучек. Кое-где в таких лавочках, а иногда прямо на стене между ними можно увидеть круглую гравюру с изображением Хусейна, выполненную в стиле старинной иракской миниатюры, несколько напоминающей персидскую. Увидев впервые канонизированный портрет Хусейна, мы еще раз отдали должное организаторам театрализованной процессии: исполнитель роли Хусейна отличался поразительным сходством с тем, кого должен был изображать.
Прямо от лепящегося к внешней ограде мечети Хусейна торгового ряда отходят как бы по радиусу большого круга другие ряды местного сука. Обычно они специализированы: в одном месте — мастерские портных, в другом — ювелиров, в третьем — ковроделов и т. д. Атмосфера здесь еще более спокойная, чем на багдадском рынке: торговцы явно знают себе цену и, несмотря на сравнительную малочисленность покупателей, держатся с достоинством жителей священного города. Но продают они изделия не всегда местного производства. К нашему удивлению, на рынке почти не было предметов религиозного культа, даже каких-либо символических значков. Что же касается одежды, то современный костюм европейского покроя можно было там приобрести так же легко, как халат, тюрбан или абайю.
Уже выехав за пределы Кербелы, мы продолжали говорить о том, что видели в этом удивительном городе, совершенно не обращая внимания (пожалуй, впервые за все время путешествия по Арабскому Востоку) на то, что мелькало за окнами автобуса. Наши мысли и чувства всецело принадлежали уличной мистерии в честь Хусейна, великолепной мечети-мавзолею, городскому рынку и самим жителям Кербелы. Мы снова стали «нормальными» туристами, готовыми впитывать обычные путевые впечатления, только когда доехали до Мусаиба, где потоки Хиллы и Хиндии вновь сливаются в единый Евфрат. Великая река, широко разлившаяся и мутно-зеленая, напомнила нам, что природа Ирака так же заслуживает внимания, как и его духовная жизнь…
Кербела была первым и последним местом в Ираке, где нам удалось побывать в мечети. В Самарре мы довольно долго стояли перед воротами ежегодно посещаемой тысячами паломников мечети Ар-Рауда аль-Аскарийя. Она призывно сияла своим 68-метровым куполом, но проникнуть за окружающие ее территорию высокие стены было не в наших силах. Мы лишь издали любовались знаменитой «золотой мечетью» Казимейн в Багдаде, сверкающей двумя золочеными куполами и четырьмя минаретами оригинальной формы. Как почти все большие шиитские мечети Ирака, она одновременно является мавзолеем: здесь находятся почитаемые гробницы двух шиитских имамов — Мусы-аль-Казима и Мухаммеда аль-Джавада («Казимейн» в переводе с арабского означает «двух Казимов»), Расположена она на правом берегу Тигра, на северо-западной окраине Багдада, называемой сейчас районом Казимийя. Когда-то Казимийя была загородным местечком (в старых проспектах писалось, что она располагалась «в нескольких милях к северу от Багдада»), но затем слилась с городом. Иногда по имени района и саму мечеть называют не Казимейн, а Казимийя. Как сказано в справочнике. «Современный Ирак», она «поражает зрителя красотой архитектуры и богатством отделки». Нам остается лишь верить этому утверждению, так как собственными глазами мы видели кроме куполов и минаретов лишь роскошный портал, своими объемами, формой и богатством мозаики напоминающий о старинных мечетях Самарканда и Бухары. Толпа бедно одетых мелких торговцев, закончивших молитву верующих и просто праздношатающихся при появлении иноземца европейского вида немедленно настораживается. Все попытки «неверного» преступить запрет и пройти в мечеть встречаются столь гневными взглядами и недвусмысленными жестами, что непрошеный гость предпочитает ретироваться. Мы были здесь свидетелями поучительной сцены: мусульманин, одетый по-европейски и назвавшийся турком, вынужден был чуть ли не бегством спасаться от высокого старика с оранжевой повязкой на тюрбане (такие шелковые повязки носят те, кто совершил паломничество в Неджеф или Кербелу). Старый шиит требовал от того, кого он считал суннитом, уплаты своего рода штрафа за осмотр вопреки запрету шиитской святыни.