Резерфорд заметил, что эманация тория заканчивалась довольно быстро. Данное наблюдение противоречило экспериментальным данным по урану и полонию, которые, казалось, были неиссякаемыми источниками альфа- и бета-лучей. Эманации, полученные в результате опытов с торием, имели чрезвычайно интенсивное излучение, но только в течение нескольких минут. Эти эманации были как будто чем-то призрачным. Их появлялось крайне мало, а об их присутствии можно было судить по самому факту недолгого излучения.
В Европе Кюри также обратили внимание, что химические элементы, близкие в периодической таблице к радию, вели себя как радиоактивные. Это заставило парижских ученых допустить возможность, что радий возбуждает активность ближайших к себе элементов. Год спустя Резерфорд так подытожил уровень знаний, имевшийся по данному вопросу в тот период:
"В 1900 году автор [то есть сам Резерфорд] доказал, что торий излучает не только а- и β-частицы, но также постоянно испускает радиоактивную "эманацию" или газ. Так же как и радий, актиний имеет сходные свойства. Интенсивность излучения быстро падает. "Эманации" тория, радия и актиния легко различаются по скорости прекращения активности".
Так же как свет заставляет сиять флуоресцентные минералы, по убеждению Кюри, "эманации" радиоактивных элементов (например, тория) способны вызывать радиоактивность других элементов. Речь о некоей индуцированной радиоактивности. Резерфорд разделял это мнение, но последующие эксперименты заставили его принять другую точку зрения.
Резерфорд решил, что если дело заключается в индуцированной радиоактивности, то она должна варьироваться в зависимости от вещества, на которое воздействовали эманации. Он изучил воздействие тория на другие виды материалов, и в результате выяснилось, что измерения радиоактивности всегда одинаковы и не зависят от использованного материала. Казалось, какое-то вещество "загрязняло" радиоактивностью все, что к нему приближалось.
Таким образом, правильнее было бы полагать, что "эманации" и индуцированная радиоактивность являются взаимосвязанными явлениями. Резерфорд подтвердил это, записав в конце 1899 года, что "имеется тесная связь между "эманацией" и возбужденной радиоактивностью; в действительности "эманация" каким-то образом является прямой причиной радиоактивности". То есть, по его мнению, речь не об индуцированной радиоактивности, а о том, что эманация перемещалась на материалы и, казалось, что те становятся радиоактивными. Резерфорд отмечал, что "эманация является нестабильным веществом и трансформируется в некий вид негазообразной материи, покрывающий поверхность всех окружающих тел". И последнее: "Вероятность возникновения эманации из-за того, что ближайшая среда становится радиоактивной, исключена".
Понимание этих вопросов стало еще более запутанным в результате нового наблюдения Беккереля, согласно которому, возможно, имелась некая ошибка в определении источников радиоактивности. Беккерель знал, что соли урана не были чистыми и в их состав входили разные вещества, поэтому он попытался выделить их. Когда это ему удалось, соль урана перестала быть радиоактивной, а новое неизвестное вещество, напротив, испускало излучение. Так как Беккерель не представлял, что это за вещество, он назвал его "уран-Х". Через несколько месяцев, когда он вновь взял образцы, оказалось, что уран-Х перестал быть радиоактивным, а урановая соль восстановила радиоактивность. Английский химик Уильям Крукс (1832-1919) проверил эти результаты, и в конце 1901 года оба ученых передали их в университет Макгилла. Как только Резерфорду стало известно об этом, он захотел повторить опыт с образцами тория.
Я не считаю, что когда кто-то совершает неожиданное открытие — это в порядке вещей. Наука делает шаг за шагом, и каждый исследователь зависит от трудов своих предшественников.
Эрнест Резерфорд
Посреди всех этих исследований в 1900 году Резерфорду пришлось взять паузу. Наконец должна была состояться свадьба с Мэри Ньютон, и он отправился за ней в Новую Зеландию.
Церемония была очень простой, на ней присутствовали только члены семьи. После медового месяца, который супруги провели, путешествуя по Канаде и Соединенным Штатам, где Резерфорд умудрился подобрать образцы тория, в 1901 году они вернулись в Монреаль. В лаборатории ждал новый член команды, с которым у Резерфорда началось очень плодотворное сотрудничество. Химик Фредерик Содди оказался именно тем специалистом, который был нужен Резерфорду, чтобы понять явление эманации и радиоактивность в целом.
Оба ученых стремились дать ответ на несколько вопросов: происходила ли радиоактивность тория от другого элемента? какова природа эманации? как она соотносится с активностью, возбуждаемой в других элементах? Радиоактивность превратилась в некий пазл, в котором нужно было идентифицировать все кусочки, хотя тогда казалось, что собрать их вместе невозможно.
Резерфорд и Содди в первую очередь взялись за проблему природы эманации. Содди был великим химиком и быстро понял, что на самом деле эманация представляла собой газ, наподобие аргона (то есть инертный), так как он не вступал в реакции с другими элементами.
Английский химик и университетский преподаватель Фредерик Содди (1877-1956) был одним из самых блестящих коллег Резерфорда. Несмотря на то что вместе они проработали только с 1901 до начала 1903 года, этот период оказался очень эффективным.
Именно тогда они поместили свои имена под важнейшей в истории науки главой. Годы спустя Содди так отзывался о том коротком, но плодотворном этапе сотрудничества с новозеландским гением:
"Под конец нашей совместной работы головоломка радиоактивности, изначально казавшаяся незаурядной, сложилась и была решена. Мое общее впечатление о тех днях связано с высшей степенью умственной экзальтации, когда части головоломки сложились в единую и убедительную теорию атомного распада·.
Содди изучал химию в Оксфорде, в 1900 году он направился в Монреаль, где через год стал работать с Резерфордом. В начале 1903 года Содди отбыл в Лондон, чтобы сотрудничать с Уильямом Рамзаем, экспертом по благородным газам. Их совместная работа также завершилась довольно быстро, после чего Содди какое-то время преподавал в университете Глазго, до тех пор пока ему не предложили кафедру в Оксфорде. Здесь он проработал с 1919 по 1937 год. Кроме исследований радиоактивного распада, его очень интересовали изотопы (термин, обозначающий элементы, которые имеют разные массовые числа, но занимают одно место в периодической таблице). Именно Содди ввел этот термин (по предложению писательницы и врача Маргарет Тодд). В 1917 году он открыл элемент протактиний, а в 1920-м — написал книгу "Наука и жизнь·. В 1921 году ученый получил Нобелевскую премию по химии за исследование радиоактивных веществ, а также происхождения и природы изотопов. В конце жизни Содди занимали социальные вопросы и мир на земле, особенно в связи с угрозой использования ядерного оружия. После Второй мировой войны он написал: