Я, школа и Манька
Осенью я пошел в школу. Перед тем мама сходила в школу, познакомилась с учительницей. Учительница спросила:
Какой он у вас? — Про меня, значит.
Да он тихий,— ответила мама.— Будет вести себя хорошо.
В школу явился в новом костюмчике (мама сшила), чистый, тщательно помытый. Не ребенок — картинка.
Кончился первый урок. Все вышли на перемену. И я вышел. Стою около дверей на школьном дворе. Вдруг кто-то налетел на меня сзади, дал подножку, я мигнуть не успел — оказался на земле. В новом-то костюме! Чистый, помытый!
А это Мишка Артемьев. Ему бы вечно бороться да возиться. Сел на меня верхом, сидит и тузит.
И, как нарочно, учительница:
— Ай да Боря Рябинин! А говорили, что он тихий...
Подвел меня Мишка
Потом мы с этим Мишкой Артемьевым, розовым толстяком- крепышом, подружились и даже на одной парте сидели. А тогда, в первый школьный день, уж и досадил он мне.
Началась вторая перемена, а Мишка опять на меня лезет. И опять я внизу, а он — на мне, сверху. Оседлал.
И вдруг будто ветром его сдуло. А надо мной козлиная морда. Манька пришла мне на выручку. Манька тоже пожаловала в школу. Увидела — хозяина бьют, ка-ак даст рогами! Мишка и улетел.
С этого времени Манька стала ежедневно наведываться в школу. Можно было подумать, и у нее уроки...
У нее уже до этого появилась привычка — куда я, туда она. Я в классе сижу, а она около школы гуляет. Я домой — она домой. Как собачонка! Думаете, все меня охраняла? Она за мной следила, за моей успеваемостью.
Вот пришел я в школу. Учительница вызвала меня к доске, решать задачу, а я, как нарочно, не то что задачу решить — мела не могу найти. Внезапно кто-то толкнул меня сзади, я и растянулся у доски.
Ребята как грянут... хохот такой, что на улице слышно; а учительница ничего- понять не может, водит недоуменно глазами... Оказывается, Манька за доской! В класс пробралась и за доску спряталась. Скучно ей, что ли, стало во дворе. Видит, я, как пень-колода, ничего не соображаю, даже мела не найду, решила вмешаться.
У нас урок, а Манька по школьному двору ходит, в окна засматривает. Окна высоко, выше, чем дома, так она на задние ноги поднимется. Отец выучил ее служить на задних ногах... Поднимется да в окошки рогами стучит, бороденкой трясет: что, мол, долго занимаетесь, хватит... В классе опять смех!
Я, Манька и велосипед
Мне купили велосипед.
Купить велосипед тогда считалось целым событием. Велосипедов было мало, сами мы их не делали. Мне приобрели велосипед по случаю — иностранной марки, подержанный, но в хорошей сохранности.
Не буду рассказывать, как я учился ездить на велосипеде: синяков да ссадин появилось достаточно. Только сядешь — и грох! Поедешь, колесо вильнет — опять грох.
Ну, в общем, все было как нужно, как должно быть. К тому времени я уже перешел в пятый класс, набрался ума-разума. И велосипед мне был вроде премии, за хорошее ученье. Стала старше и Манька. Но озорства не убавилось ни капельки.
Я уж говорил, что Манька ни на шаг не отставала от меня, а теперь, с велосипедом, и вовсе стала как привязанная. Я туда — она туда. Я поворачиваю в другую сторону — коза немедля поворачивает за мной. Я еду, она сзади топочет. Вероятно, ей нравилось следовать за быстро движущимся предметом.
Нам принесли телеграмму из Ленинграда: приезжает крестный с женой, тетей Саней. Я поехал их встречать. Приехал на вокзал, ;немного погодя, глядь, Манька тут же. Маленько отстала.
Поезд опаздывал, я сел на скамейку, жду. Потом сходил, справился: скоро ли? Велосипед оставил. Обратно иду, слышу — крик. Что такое? Оказалось, кто-то из ребят вздумал попользоваться велосипедом, а Манька как поддала! Не твой, не трожь!
Сторожит, как собака. Ну, Манька...
Встретил гостей, помог вынести чемоданы, усадил в пролетку, все честь честью. Дядя Коля с теткой Саней на извозчике едут, я тихонько рядом. Манька позади. Бежит и блеет: «Потише, мол, вы, не поспеваю». Крестный заметил:
Смотри-ка, коза за нами увязалась.
Да она не увязалась. Она наша.
Интересно. Личная охрана, что ли? Коза!
А вскоре Манька и впрямь доказала, что она — «личная охрана».
Я любил гонять на велосипеде так, что ветер свистел в ушах. Педали крутишь, крутишь, дорога слилась в одну серую бегущую ленту, все мелькает по сторонам — дома, деревья, люди... За городом особенно разовьешь скорость — красота!
Машин было еще мало, можно сказать, совсем не было; и людей меньше... никто не мешает. Крути в свое удовольствие!
Когда остановишься, сразу обольет жаром: пока отдышишься, будто в кипятке выварился. И до того я научился ездить на велосипеде, настолько к нему привык, что даже ездил с закрытыми глазами, не держась за руль, как в цирке, право.
Я ехал берегом Сылвы, ну, и, конечно, вертел головой по сторонам. Не заметил, как руль чуть свернул и я на полной скорости по обрывистому берегу скатился — нет, слетел! — вниз. Как я шею не сломал, до сих пор удивляюсь. Свободно мог.
Трах-тарарах! Колесо наткнулось на камень, и я полетел в траву, носом вперед, и сразу будто провалился куда-то в черную пустоту.
Очнулся, и первое, что увидел, козлиную бороду, козлиные рога и козлиные блестящие глаза, внимательно устремленные на меня. Манька? Да, она. Рядом стоит какой-то мужчина.
Потом он объяснил:
Слышу, коза блеет где-то внизу, под откосом. Думаю, случилось что-то с нею. Спустился, а тут человек лежит, велосипед рядом... Если б не она, долго тебе пришлось бы лежать
Манька и неизвестные похитители
Манька ушла и — пропала. Всегда возвращалась домой аккуратно, в один и тот же час. Придет, ткнется рогами в ворота; если заперто, не пускают, идет и заглядывает в окна, в одно, в другое. Первый этаж — низко, ее видно. А тут ушла, нет и нет. Восемь часов вечера, десять... Маньки все нет. Мама уж и за ворота выбегала, и меня посылала посмотреть.
Потерялась Манька... беда!
Спать легли все невеселые. А утром, часу, вероятно, в пятом, едва светать начало, мама вдруг слышит: кто-то будто бы постучал в ворота. Разбудила отца. Он натянул сапоги, накинул на себя что подвернулось под руку, выбежал во двор. И вправду, кто-то стукнул опять.
Сейчас открою, минуточку.
Только отодвинул засов, снял щеколду, ворота распахнулись — во двор влетела Манька. На шее веревка болтается. Ворвалась, как шальная. Сразу под сарай. Стоит, ни к кому не подходит, озирается. Напугалась. Стало быть, ловили ее. Привязали. Да только Манька не таковская. Свой дом знает. Ушла. Отвязалась и ушла.
Вот вам и блудня!
Ах ты моя хорошая,— хвалила ее мама.— Умница! Умница ты у меня! Все понимаешь! Дайка я тебе сенца подбавлю...
А Манька и впрямь будто понимала, что ей говорят. Утром мама выйдет во двор, чтоб подоить,— а Манька уж ждет. Увидит, голову поднимет: «Ме-ме!» Здравствуй, дескать. Очень рада тебя видеть. Давно жду.
После этого, однако, мама больше уже не рисковала отпускать Маньку одну.
Мне поручили присматривать за козой
Манька и Колчак, который не был адмиралом
Мы с ребятами часто ходили на берег реки Ирени. Там было хорошо. С крутого бугра над стремниной открывался широкий вид на заиренскую слободу, на дальние увалы и леса. Внизу под обрывом плескалась река.
Теперь нас всякий раз сопровождала Манька. Она была на привязи и не могла убежать. Косогор порос травой. Я прикручивал веревку к колышку, и, пока мы забавлялись, Манька ходила по кругу и щипала траву. Вот тут-то она и показала снова, чего стоит. Не зря бабушка пугала меня козой.
Мы только разыгрались, когда к нам неожиданно пожаловал Колька Колчак.
Нет, не тот Колчак, царский адмирал и главнокомандующий у белых, который пришел к нам из Сибири и против которого сражался мой отец. Того давно прогнали. А мальчишка Колька Колчак. Настоящая Колькина фамилия была Кашкин.