Как Котька появился у нас
Котьку никто не приглашал к нам жить — он сам явился. Немы выбирали его — он выбрал нас.
Однажды наш дворовый пес Томка загнал чулсую кошку на столб под сараем. Томку вскоре привязали на цепь, но кошка продолжала сидеть на столбе, хмуро поглядывая вниз.
Прошел день — все сидит. Что она, присохла там? Боится или не может спуститься? Мы поочередно ходили и смотрели на гостью, звали — не спускается. Кончилось тем, что к столбу приставили лестницу, мама держала лестницу внизу, я полез наверх и снял горемыку. Пушистый бродяжка не сопротивлялся, но едва я выпустил его из рук, тут же «задал лататы» и был таков.
Однако назавтра он объявился уже на кухне. Время было летнее, первый этаж, двери и окна открыты, заходи кто хочешь; и бродяга мог беспрепятственно шмыгать туда и обратно. Убедившись, что его не трогают, он быстро осмелел и не стремился убежать. С этого дня мы могли считать его своим.
Кот мог бы сойти за красавца, не будь он так тощ и грязен. При всем желании на нем нельзя было найти ни одного чистого волоска. Можно было подумать, что он только что вылез из дымовой трубы, где собрал на себя всю сажу.
Удивительно, как животные чувствуют, где их любят. Только этим я могу объяснить, что кот так легко променял свою привольную бродячую жизнь на наш дом. Однако привычка к независимости и самостоятельности еще долго сказывалась в нем.
Судя по всему, у него не было хозяев, а если и были, он не дорожил ими. Прежняя его жизнь,. видимо, была не слишком сладкой, и вначале он всех сторонился, пугался легкого шума и забивался под стол или кровать. Каждый день для него ставили на кухне плошку козьего молока, клали кусочек мясца. Кот торопливо лакал молоко, а мясо уносил куда-нибудь в укромный уголок и там съедал, угрожающе урча. Раз, когда его захотели погладить, зашипел, прижал уши и немедленно пустил в ход когти. После этого его оставили в покое. Пусть привыкнет!
Кот не сразу признал свою кличку — Котька; слабо действовало на него и обычное кисканье, на которое идут все кошки.
Но время шло, и кот начал меняться.
Первый признак перемены — стал усердно мыться. Счищать свою давнишнюю грязь ему пришлось довольно долго, однако, как выяснилось, старания и терпения ему было не занимать.
Вам приходилось наблюдать, как моется кошка? Она не просто лижет, а именно моет, последовательно, с большим искусством, приводя в порядок одну часть своего тела за другой. Вытягивая поочередно то одну, то другую заднюю лапу, долго и тщательно вылизывает их. Потом, полулелса на спине, примется за пушистое брюшко. Затем встанет, отряхнется и возьмется за хвост, бока, спинку... Котька был настолько гибок, что, изловчившись, доставал языком шею. После этого шло самое главное — мытье головы и мордочки. Облизав лапку, он остервенело тер ею усы, щеки, за ушами, действуя с такой силой, что порой ухо отказывалось вывернутым наизнанку, а зализанные против шерсти места долго не могли прийти в нормальное состояние.
День ото дня кот становился чище и красивее. Шерсть стала блестящей и пышной, хвост распушился, морда округлилась, обросла баками. И весь он раздался» вид сытый, довольный, важный...
Теперь он разрешал себя гладить. Более того, сам часто терся о ноги, выгибал спинку и громко мурлыкал. Ласкаясь, вспрыгнет на колени и поет, поет...
Но насколько он был ласков со своими, настолько же неприветлив и даже сварлив с чужими. С посторонними кот не терпел никаких фамильярностей, даже прикоснуться к себе не позволял. Мгновенно разъярится, зашипит, оскалит зубы, как собачонка... берегись!
Все знакомые носили следы его когтей.Его считали нелюдимом, злюкой, а мне, признаться, нравилась такая черта: значит, коту не все равно, кто его ласкает, кому дарить свое внимание!
Когда серёдка сыта
Чем дальше, тем забавней, озорней становился кот.
Целыми днями он носился по дому, задрав хвост и яростно мяукая. Когда он с мрачным видом сидел на столбе, враждебно поглядывая вниз на собаку и людей, кто бы мог подумать, что он окажется таким игривым! Он был неистощим на выдумки и был способен забавляться сам с собой с раннего утра до позднего вечера. Иногда не хватало даже этого времени, и тогда он пускался в игру среди ночи. Летели стулья, трещали шторы. То он висит на занавеске, то взлетел по шкафу под потолок. Топоча лапками и как-то по-особенному мяукая, «мяргая», как выражалась наша бабушка, кот нередко будил весь дом. Однако досадовать, сердиться было просто невозможно. Прикрикнешь на него — плут сейчас же подойдет, потрется, замурлыкает, и сердиться уже не хочется...
Любимое развлечение кота — забраться под половики, предварительно собрав их в кучу со всего пола. Это, по его, значило сидеть в засаде. Оттуда он ловил лапкой за ноги всех проходящих, а иногда, случалось, там же засыпал. Разыгравшемуся коту ничего не стоило неожиданно прыгнуть кому-нибудь на грудь, на плечи. Однажды он так чуть не до смерти напугал бабушку. Но кот не мышь, коту бабушка прощала все.
— Середка сыта — концы заиграли,— говорила бабушка. И вправду, разве голодному пойдет игра на ум?
Он был большой подхалим и проныра, этот Котька! Казалось, он нарочно избрал своим постоянным местопребыванием мою кровать. Каждое утро я находил его у себя на одеяле в ногах. Со временем кот стал забираться и на подушку, к лицу, благо животным у нас было позволено делать многое. Стоило мне прикоснуться к нему, тотчас раздавалось громкое мурлыканье. Как тут устоишь! Раз он забрался под одеяло и, хотя я основательно притиснул его, крепко проспал до утра. Вскоре мне уже самому не хватало кота, если наступало время сна.
У бабушки было много примет, связанных с животными. Если кот, заваливаясь спать, свертывался в клубок и закрывал лапкой нос, бабушка говорила, что это к стуже. И точно: Котька спал в такой позе, когда на дворе холодало.
Зимой излюбленным его местом был валик дивана, стоявшего около голландской печи. Валик был скользкий, обтянутый клеенкой. Разоспавшись, иногда кот скатывался с него и шлепался на пол. Это приводило кота в страшный конфуз. Тотчас же вскочит и ошарашенно озирается по сторонам, словно недоумевая, как это могло случиться, заметили другие или нет...
Кот никогда не падал на спину. Откуда бы, ни свалился, всегда успеет перевернуться в воздухе и упасть на лапы — такова повадка всех кошек. В этом им помогает пушистый хвост. Хвостом, хеак рулем, они управляют телом, поэтому, даже упав с большой высоты, редко расшибаются. (И потому, вероятно, не боятся высоты: видали, как кошка иногда ходит по узенькому карнизу на пятом, шестом этаже?)
Обед, чай — что бы ни было, стоит лишь забрякать посудой,— кот сейчас же является к столу. Больше он уже не скрывался под столами и кроватями; наоборот, стал далее надоедлив. В столовой еще никого нет, а он уже тут, ждет. Садится на свободный стул и сидит, медленно мигает, жмурится, если ничем особо вкусным не пахнет — начинает дремать, но если появляются колбаса, вареное мясо, его излюбленные лакомство. — сразу приходит в возбуждение и, не разбирая тарелок, чашек, лезет на стол. Котьку, конечно, гонят, но он все равно лезет и порой добивается своего: шагая через посуду, направляется прямо к тарелке с аппетитно пахнущим куском. Вежливый шлепок, а иногда и покрепче и... Котька оказывается на полу. А чтоб не было слишком обидно, туда же отправляют колбасную кожурку. Она падает ему на голову и застревает между ушей. Кот теряется, враз утрачивая свой самоуверенный вид, трясет головой, старается сбросить кожурку лапой и в конце концов съедает.
Конечно, зто было баловство. Но .животных баловали у нас, может быть, оттого они и были такими занятными
Котьку украли
Красота нашего кота едва не сослужила ему плохую службу.