Не уйти!
Как текут малые речушки, прозрачные ручейки в Двину, так текли в партизанские отряды бригады Миная Филипповича Шмырева народные силы, шли юноши и девушки, мужчины и женщины. Всенародной стала партизанская борьба на земле белорусской. Одна забота у всех: выстоять, защитить родную страну, жизнь своего народа защитить!
Белорусский народ, как дорого ему все то, что дала Советская власть, дал колхозный строй. Сквозь муки и смерть шагали в легенды, в былины, в песни, в бессмертие герои Отечественной войны. Уже в самом ее начале славный песняр белорусского народа Янка Купала во весь голос заявил: «Если враг сорвет яблоко, созревшее в нашем саду, оно разорвется гранатой у него в руках! Если он подойдет к нашим чистым студеным криницам, они пересохнут, чтобы не дать ему напиться. Если он сожнет горсть наших тяжелых колосьев, зерна хлестнут по нему свинцовым дождем!..»
Исполненные гнева, шли на врага белорусские партизаны и партизанки, подпольщики и подпольщицы — славные сыны и дочери Отчизны.
Враг изощрялся в коварстве. Хотя и ранее он был не так-то прост. Страницы моей партизанской тетрадки напомнили мне кровавое утро, страшную трагедию, что произошла в Пудоти на исходе сентября 1942 года.
Возвращаясь на Большую землю из самого отдаленного минаевского отряда — из отряда Данилы Райцева, я заночевал в Пудоти. Здесь продолжали работать районные партийные и советские организации. На страже жизни и труда наших людей стоял партизанский отряд Шпакова. Все было тихо в ту звездную ночь. А на рассвете…
На рассвете из густого тумана возникли фигуры каких-то незнакомых людей. Кто они?.. Шли с граблями, с косами, одетые по-крестьянски. Партизанские патрули не задержали, пропустили «косарей».
А это были фашисты.
Все произошло внезапно. Враг оседлал единственную дорогу через линию фронта.
Эту горькую весть и принес я в Москву.
Полку Минаева прибыло
С возвращением в Москву навалились на меня заботы. Во-первых, надо было, как говорят журналисты, «отписаться» за командировку во вражеский тыл. Статьи, очерки, зарисовки… Во-вторых, яркие, незабываемые впечатления просились в стихи. Многие мои стихотворения той поры были напечатаны с пометками: «Партизанский лагерь батьки Миная», «Партизанский отряд Данилы Райцева», «Отряд Михаила Бирюлина». Наконец, зрела во мне, бродила поэма «Мой мастер», тоже навеянная увиденным в партизанской зоне. И так мне нужно было встретиться, побеседовать с Минаем Филипповичем, но я не знал, где он.
А он был в Москве. Еще в середине сентября 1942 года его вызвали в Центральный штаб партизанского движения да при штабе и оставили. Сказали: «Орлы, прошедшие твою школу, теперь и сами управятся. Твой опыт здесь нужнее. Отсюда он пойдет по всем партизанским отрядам и бригадам, повсюду, где полыхает партизанская война».
Конечно же, мы в редакции узнали, что в феврале 1943 года состоялся пленум ЦК КП(б)Б и что на этом пленуме Минай Филиппович произнес большую речь, в которой, обобщая опыт партизанской борьбы на Витебщине, говорил о выдающейся роли партийных органов в организации и руководстве этой борьбой, в создании крупных партизанских боевых единиц.
Летом того же года мне довелось увидеть его, когда мы, белорусские поэты Петро Глебка, Анатоль Астрейка и я, приехали на встречу с людьми, которые ждали отправки во вражеский тыл.
Похудел, совсем седым стал Минай Филиппович. Может, сказалось то, что он был оторван от родной земли, от своих верных хлопцев, от боевого дела. А может, наоборот, потому его и не пустили за линию фронта, что какая-то хворь точила уже немолодого человека.
Что же привело Миная в эту партизанскую школу? Ему ли нужно было учиться, как бить оккупантов? С этими вопросами я пришел к руководителям школы.
— Минай Филиппович — сам партизанская школа, — сказали мне. — Это живая энциклопедия партизанской стратегии и тактики. Только его опыта гражданской войны хватило бы на целый курс лекций…
Потом мы читали стихи. Начинал я, видимо, как самый молодой. Батька Минай меня попросил:
— Ты, Антось, давай-ка по-нашему, по-белорусски.
Помнится, я читал отрывок из незадолго до того законченной поэмы «Мой мастер». Читал для него, для батьки Миная.