– Мне все равно этой ночью не уснуть. Не составишь мне компанию, Леонид? Имею бутылку коньяка. Давай выпьем еще понемногу.
Отказать Андрею Петровичу, глаза которого звали сильнее всякой просьбы, я не мог. Сработал и чисто журналистский интерес: как личность Андрей Петрович был для меня привлекателен, и захотелось побольше узнать об этом человеке.
– Арктику я полюбил не сразу. Вначале почувствовал это неосознанно, затем стал задумываться, чем же она меня покорила. Открытие было ошеломляющим: Арктика не безмолвна, не мертва, а жива! Она может быть прекрасной, может быть злой, ее надо уважать, а вот шутить с ней нежелательно. Через Арктику я много узнал о себе. Нет ничего прекрасней, чем полет на самолете под ночным звездным небом. Ты даже не представляешь себе, Леня, какое счастье слышать песню мотора, видя вдалеке огоньки селений, лететь навстречу зарождающемуся полярному дню!..
Андрей Петрович говорил почти без остановок. Бывают такие минуты и часы у людей, когда им надо выговориться до конца. Речь Андрея Петровича действовала на меня непонятным образом: она словно приближала к собеседнику, заставляла прислушаться к его душе и не отпускала из внимания ни на минуту.
– Поразительная штука – жизнь: за какие-то час-два в словах можно уместить все, на что потрачены годы!
Андрей Петрович снова поднялся с места, подошел к окну, сказал:
– Затихает пурга… Скоро откроют полеты… Пурга… В борьбе с ней я всегда становился сильнее, она избавляла меня от душевной хандры. А однажды пурга повернула мою судьбу.
Когда я услышал последнюю фразу, то внутренне приготовился узнать об Андрее Петровиче что-то очень важное.
– Случилось это в ноябре. Вот так же мела сильная пурга. Вечером я спохватился: в доме совсем не осталось хлеба. Пришлось отправиться в магазин. Добрался с трудом – почти не было видимости. Купил хлеба и уже собирался возвращаться обратно. Смотрю, стоит у прилавка спиной ко мне женщина, разговаривает с продавцом. Кивнув в мою сторону, продавец что-то сказала ей. Женщина обернулась, оценивающе посмотрела на меня, улыбнулась одними глазами и как-то мягко, но в то же время небрежно произнесла: «Что ты, Валя, это же летатель! В воздухе он – мастер, а земля, да еще в пургу – не для него».
Такая бесцеремонность меня несколько оскорбила, но и развеселила. «Почему же я летатель?» – спросил я. «Да вырвалось по аналогии с мечтателем – вы ведь любите под небесами мечтать, не так ли»? Сама смеется. «И чем же я вам могу помочь, может быть, увезти от мужа к Северному полюсу?» – в тон женщине задал я вопрос. «Господи, да вы хотя бы помогли мне домой добраться – слышите как метет. Меня и без вашей помощи унесет к полюсу. А мужа у меня нет: в этакую погоду разве жен одних выпускают на улицу?» «Что ж, пойдемте, – говорю ей. – Не боитесь с незнакомым человеком оказаться наедине?» «Что вы, я вижу, вы добрый, значит и надежный».
Посмотрела на меня внимательно, трогательно, улыбнулась мило. Этого мгновения мне не забыть до самой смерти. Оля – так звали женщину – покорила меня сразу. Проводил я ее тогда, она поблагодарила за помощь. И снова усмехнулась: «Смотрите, возвращаться по ветру будете – не улетите, летатель! Спаси вас, Господи!»
– В те дни положение мое можно выразить просто: я потерял покой, – после небольшой паузы продолжил Андрей Петрович. – Отчетливо понял: именно такая спутница жизни мне нужна. Вскоре об Оле я знал немало: она врач, терапевт, живет в поселке два года. Приехала на Север после окончания института, замуж выйти не успела. Родом – из Ленинграда, где жила ее мама.
Стал я с Олей изредка встречаться. Чем больше узнавал ее, тем сильнее она мне нравилась, несмотря на некоторые странности. Тогда я многого не понимал в ее поведении. Тайком молилась, читала Библию, Псалтирь. Говорила, что в Боге находит утешение, получает от него поддержку в трудные минуты. Посты соблюдала – для Крайнего Севера это, на мой взгляд, было равносильно подвигу: попробуй поживи хотя бы день без мяса. Как выкручивалась, как при добровольной скудной еде обходилась? – это, действительно, только одному Богу известно. Тоненькая, как молодая березка, была. А лицо так и светилось непередаваемой теплотой, добротой и нежностью. В жизни не всем дано любить, а ее сердце было очень чуткое, живое, не каменное. Я сразу ее полюбил, и потом понял, что она – сестра моей души… Олю все считали привлекательной. Но меня она продолжала как бы сторониться, ни к какой близости не допускала. Хотя и потеплела после одного события: под Новый год знакомый летчик по моей просьбе привез из Москвы живые цветы. Уж как Оля рада была, как благодарна.