«О том, как происходят подобные изменения, можно судить по старинным рассказам. Может показаться, что процесс этот устремлен к одной-единственной цели: вытряхнуть смысл слова из его вместилища, затем — образно выражаясь — переделать сосуд на свой лад и влить в него новый смысл. Биреши думают, что они таким образом “вливают новое вино в старые мехи”, и для них все это шуточки и развлечение — хотя в Книгах ясно сказано, что так поступать не следует. Правда, сам наш злосчастный язык немало тому содействует: он ведь не знает чистых значений, он знает одни лишь образы, а тем самым подталкивает нас к толкованиям. Вдобавок… — сказал пьяница и краем рукава смахнул пепел, упавший на стол с его сигареты, — тут ведь сплошная суша! А это настоящая болезнь. Безумно тяжело сносить бессмыслицу, страдая от жары здешних дней и холода здешних ночей, — такая игра требует терпения, и в нас еще развивали к тому навык, с самого детства. Буквы суть знаки, а всякий знак несет в себе свой прежний смысл. Иногда, как говорится, капля облекает собою всего два звука, за которыми тянутся слова — точно выверенные будоражащие движения, в которых соучаствуют язык и губы, — твердый остов в зыбучей дюне словесного смысла, скелет, что вдруг заставляет меня нечто вспомнить.* Нас еще учили часами вслушиваться в мелодию слов, смену звуков, в движения языка — позволять словам и звукам свободно на себя воздействовать. “Вылакать слово”, как метко гласит одно наше старое речение. Но нынешние… Они больше не верят, не вслушиваются, не проявляют выдержки. Они только важничают, изобретая новые имена, новые значения, а мы… — тут его кулак обрушился на столешницу с такой силой, что она рывком подскочила вверх и стаканы тоже подпрыгнули, — нам остается только начинать все сначала!»
Я не понимал, куда клонит пьянчуга, рассказывая все эти выдумки, а в том, что это выдумки, у меня сомнений не было, — и я уже хотел подняться и уйти. Но стоило мне, вставая, опереться о столешницу, как он живо вцепился в мое запястье и сказал: «Не спешите уходить!» Выражение затаенного коварства постепенно исчезло из его взгляда. Я опять откинулся на своем жестком, неудобном стуле, и пьяница вновь приступил к продолжению рассказа.
«Сейчас самое время явиться основателю лжеучения! — произнес он. На этих словах он приподнял пивную кружку в знак того, что пьет за мое здоровье, и подмигнул мне. — Доподлинно известно, что во всякое время существует шесть просветленных, и свет их настолько силен и вездесущ, что его не замечают. Послушайте, что гласит одно старинное пророчество:
Очень древний гимн, и сохранился он не полностью, как вы, наверное, и сами заметили. Это 53-е калипсо (переиначенное еврейское “Клиппот” *), которое приписывают Боконону * (“Иоха-наан!”). “Клиппот” по-немецки значит “шелуха”, “скорлупы”, и им дана власть над душами первых людей, что некогда рассыпались искрами и погрузились в пустоту.
Анохи на протяжении веков вели нескончаемые споры о том, как объяснить неполноту этого текста; не раз предпринимались тщетные попытки его восполнить. Долгое время держалось такое мнение (оно и теперь время от времени находит сторонников): дескать, там, где в стихах отсутствуют два члена, первоначально имелись в виду два “лжепророка”, а отказались от их именования затем, чтобы не вредить истинности остального текста. По мнению гистрионов (уже упомянутой секты), всякому позволено вписать себя самого и другую часть себя (ну, того, который обитает на Небесах) в строки, оставленные пустыми.