«Что ты там такое бормочешь?» — спросила тетя и обернулась ко мне. Ее темные глаза отсвечивали красным, отражая свет первых уличных фонарей, и волосы ее при искусственном освещении тоже обрели красноватый отлив. Настоящий альбинос. Воспринимать ее серьезно в таком маскарадном обличии я не желал, а потому не отвечал ничего, даже когда она повторила свой вопрос, стукнув в знак нетерпения по ближайшему ведру. «Ну вот мы и пришли!» — сказала она в завершение всей сцены — так, будто все остальное не имело значения перед лицом этого факта. Зонтик в ее руке указал на низкое, квадратное здание, похожее на сельскую школу.
Здание стояло прямо по центру открывшейся нам площади, по обе стороны от него убегали в темноту ряды других домов. Фасад его был темным, а над входом, к которому вело узкое крыльцо, висели два фонаря на витых кронштейнах. С левой стороны здания в нескольких окнах горел свет, и через закрытые ставни и двери доносилась музыка, как на ярмарке. С ней мешался отдаленный гул пьяных голосов и близкое журчание ручья, который как раз здесь выходил из трубы на поверхность и протекал под мостиком. Какое-то время мы молча стояли перед домом и прислушивались к звукам: я — опершись правой рукой на перила моста, а тетушка — держа в одной руке зонт, а другой, согнутой в локте, прижимая к груди запахнутую пелерину, так как уже холодало. Я рассматривал фасад с тупым углом фронтона, когда вдруг над входом зажегся свет, так что в широкой гирлянде под крышей я смог прочитать слова «БАЛЬНАЯ ЗАЛА». Четырежды повторенное «А» имело примечательную форму сужающейся кверху лестницы с двумя поперечными перекладинами. Тетушка тоже стояла не двигаясь, будто завороженная свершившимся чудом. Потом, быстро повернувшись, направилась к лестнице и торопливым, едва уловимым движением сунула зонтик в темное отверстие под крыльцом, оставленное при строительстве незаделанным.
Только поднявшись на первую ступеньку лестницы, я разглядел, что кронштейны фонарей представляли собой человеческие руки, выкованные из черного как смоль чугуна. Руки эти являлись продолжением могучего торса, рельефно выступающего из стены. Они обхватывали шарообразные плафоны фонарей и удерживали их на такой высоте, что свет падал прямо на входные двери — широкие, образующие полукруглую арку.
Вверху, над плечами и очень короткой шеей, вместо головы было высечено в штукатурке солнечное колесо. Чтобы рассмотреть это произведение получше, я вновь отступил на несколько шагов, очертания исчезли, и мне пришлось опять подойти ближе, чтобы разобрать витиеватые подробности рельефа. Только на строго определенном расстоянии — так, словно все это было созданием близорукого, — можно было составить себе полное впечатление. Ближе — образ расплывался, и как будто какая-то неопределенная сила влекла вас к дверям, дальше — вновь все расплывалось. В правой руке я сжимал в кармане те два деревянных пальца, которые отломил с рукоятей тачки и незаметно припрятал. Пальцы с тачки, лежащие в ладони, а тут еще и руки фонарей, выступающие из стены над моей головой, — за подобным совпадением двух явлений, за связывавшим их единством, лишенным всякой логической связи, я вдруг заподозрил какую-то коварную шутку, направленную против меня, совершенно мне непонятную. Я сжал в кулаке деревяшки и, вслед за тетей, быстро вошел в дверь, оказавшись в узком, ярко освещенном коридоре, где нас встретил первый крестный со словами: «А вы, однако, не спешили!»
«Он больше не сдюжит», — сказала тетушка, рассерженная тем, что по моей вине вынуждена была оправдываться. «Ты только глянь, чем он занимается!» — прибавила она и ткнула пальцем назад, в мою сторону. Я тем временем подошел к маленькой нише и разглядывал светлое пятно на потемневшей стене. Когда-то его, вероятно, закрывало зеркало, в которое смотрелись участники бала, проверяя, хорошо ли сидит их платье. «Он как был, так и есть мечтатель!» — раздраженно сказала тетушка, взяла у меня чемодан и поставила в нишу.
Коридор, которым мы шли, описывал большую дугу; через каждые несколько метров в стену врезались мощные дверные рамы, проемы которых были либо замурованы, либо заставлены разной утварью. Как я вскоре выяснил, это были проходы к маленькой сцене, которая некогда использовалась для театральных и балетных представлений.