----------------------------------------
Третий молодой мужчина, вошедший следом за друзьями, внимательно их выслушал и по окончании сказал нетерпеливо:
- Миша, Сережа, у нас я вижу, новенький, давайте расспросим, что там на Земле… по-прежнему ли там весна… зима… любовь…
- По-прежнему, Сашка, по-прежнему, - Сергей обнял друга за шею, - конечно, расспросим, а ты все скучаешь...
- А ты?
- И я… скучаю… Ну, рассказывай, - он подошел ближе и глядя на Максима смеющимися глазами, спросил, - по-прежнему ли женщины на Земле так соблазнительно-таинственно красивы? По-прежнему ли хочется плакать от восторга глядя на солнце, купающееся в синеве над полями и вдыхая аромат трав, цветов и земли?
- Сергей, - тихо сказал Максим, не отрывая глаз от лица поэта.
- Да, я Сергей… что ТАМ? Рассказывай, чаю мне! Ну, полноте, Лидия Андреевна, я и сам могу взять, это я так, просто… вы споете нам сегодня?
Женщина улыбнулась, поставила чашку перед Есениным и осведомилась:
- А вы, молодые люди, как насчет чаю?
- С удовольствием! Какой же русский без чаю! - Лермонтов улыбнулся немного грустной улыбкой. - Мне без сахару… с этими… круассанами…
- А вам, Александр? Распарит кручину хлебнувшая чаю душа?*
- Да, да, конечно…
- Какой сумбурный сегодня вечер, - сказал Сократ, и задумчиво добавил, - так всегда бывает, когда новенькие появляются…
- Да дайте же человеку сказать наконец! - Фанни смотрела на Максима, - говорите, миленький…
Но тут зажегся экран на стене и Максим увидел… себя, лежащего на тротуаре, поврежденную взрывом машину… симпатичная диктор заговорила очень серьезно:
- Сегодня в 14.30 прямо в центре Киева было совершено нападение…
Максим смотрел на экран… боковым зрением он видел, что окружавшие его люди… (люди?) отводят глаза от экрана, смотрят на него, журналиста Максима Чумака. Десять лет он работал в газете «Молодь і молодь»,** всегда отличался четкой позицией в своих взглядах и сегодня, в результате взрыва его машины, попал в больницу. Сейчас он оказывается находился в критическом состоянии, в отделении реанимации, и врачи боролись за его жизнь. Максим вздохнул. Экран потух, кто-то выключил новости.
- Так, значит, москали вас, малороссов, обижали, жизни не давали, гнобили? – раздался рядом громовой голос, и журналист вздрогнул, посмотрел на говорившего, во рту пересохло. «Петр первый»…
- Значит, как от турков отбиваться, так вместе, не хотели, чтобы дети ваши в ислам переходили, когда дочерей ваших за косы тягали, хаты палили, так мы значит браты булы, а теперь вы европейцы, белая кость, а русские - варвары, угрофинны, азиаты, вы с нами знаться не хотите, да? Вместе Чигирин отстаивали, тушили ядра горящие, в огне горели вместе, после Чигирина турки на Киев уже не пошли,
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Строки из стихотворения Александра Блока.
**«Молодежь и молодежь» (укр.)
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
не в силах были, а то б стояли у вас там мечети. И за эти столетия и забыли бы, что есть такие люди – малороссы и откуда тогда взялись бы украинцы? А -? Я тебя спрашиваю? Как, - он грохнул по столу кулаком, - мы, россы, могли допустить, чтобы вас басурмане захватили? Убивали, насиловали, в веру свою обращали? Как?
- Петя, не ругай мальчика, он и так в себя не может прийти, он же только ОТТУДА!
Лицо мужчины смягчилось, он улыбнулся и ободряюще сказал:
- Ты здесь многое поймешь… Лидочка, душа моя, спой! Спой, а то что-то растревожился я…
Женщина улыбнулась.
- Что спеть-то? Сени?
- Что хочешь, душа моя, то и спой.
- Валенки, валенки, ох, да не подшиты, стареньки, а чтоб к миленькай ходить, надо валенки подшить!*
Максим увидел, как Сократ, подпевая припев, постукивает сандалиями. Лидия Русланова допела, все выразили шумный восторг, она помахала обеими руками, хватит мол, не надо, и наступила небольшая пауза. Помолчали.
- Где-то наш Воробышек… что-то сегодня так хочется послушать её… чего-то душа просит…
- Да-а… - и снова повисла тишина.
Вдруг раздался рокот мотора автомобиля, веселый смех, все оживились и стали с нетерпением ждать, глядя на двери. Максим увидел, как вошли две женщины. По портретам, виденным им раньше, он узнал Франсуазу Саган и Эдит Пиаф.
- Эдит! – воскликнул один из мужчин. - Мы только о тебе вспоминали.
- А я почувствовала, и говорю Франсуазе, поедем, нас там хотят видеть… А у нас новенький…
Максим встал, и выйдя из-за стола галантно поцеловал руки обеим дамам.
- Это вы поддерживаете идею, ради которой готовы убивать детей?
Максим побледнел. Улыбки исчезли с лиц присутствующих.
- И не только готовы, а убиваете? – молодая симпатичная женщина печально смотрела на него, - вы думаете, что есть хоть одна идея, ради которой детей можно разрывать в клочья?
Ему стало так плохо, что казалось, он умирает… а ведь он уже умер… Он не понял, что с ним происходит, только вдруг закрыл лицо руками и заплакал… горько, безутешно….
- Ну, ну, ну, что вы, - вторая женщина обняла его и стала гладить по склоненной голове, - Дита, ты хочешь, что - бы он тут сейчас покаялся за всех? Ну, ну, ну, миленький, успокойтесь, вы ни в чем не виноваты…ТАМ люди не знают того, что начинают понимать здесь… МЫ ВСЕ ОДНО ЦЕЛОЕ, и нельзя стать счастливым убивая кого бы то ни было, как нельзя стать полноценным, отпилив себе руку или ногу.
Максим поднял голову. Франсуаза вытирала ему бегущие слезы и грустно улыбалась.
- Здесь, в этой небесной стране, много таких городов и поселков, где обретаются люди… вернее, бывшие люди, а теперь их менее плотное тело, хотите назовите «души», так проще. Мы можем передвигаться очень быстро, по земному можно сказать - летать, и могли бы прекрасно