Когда они только собирались переехать на остров (отец работал врачом и получил туда назначение), мать закатывала чудовищные сцены. Лалаге в то время было всего пять, но их она запомнила прекрасно.
До того времени они жили в Таросе, небольшой деревушке посреди пустошей, – козьем пастбище, как всегда говорила тётя Ринучча, – зато с удобствами в виде электричества и водопровода, да и до Лоссая всего полчаса на машине, так что по воскресеньям Пау могли пообедать в городе с бабушкой и дедушкой, пройтись по магазинам, а иногда и в кино, не теряя связи с цивилизацией.
На этом фоне переезд на остров Серпентария напоминал ссылку. Мать Лалаги громко протестовала, ведь там не было даже телефона, только рация на погранзаставе, чтобы связываться с внешним миром в чрезвычайной ситуации. Это же опасно! О чём только думал её муж, принимая на себя такую ответственность? А дети? А школа? Неужели ему хочется, чтобы Лалага и Саверио учились только с детьми этих неграмотных рыбаков, теснились все вместе в одном общем классе: и сопляки из первого, и здоровенные сорванцы из пятого? И как им потом идти в среднюю школу, которой на острове нет?
– Не исключено, что к тому времени мы переедем обратно, – оптимистично отвечал её муж.
Но всё случилось совсем не так.
Они не переехали даже после рождения близнецов и растили двух грудничков, не пренебрегая ни единым правилом гигиены, а ведь проследить, чтобы ребёнок всегда был чист и здоров, если у тебя есть только вода из бака – немалый подвиг.
Впрочем, возражал муж, все рыбацкие семьи делают то же самое, а ведь младенцев на Серпентарии в том году родилось по меньшей мере полдюжины.
– Но мы, Марини, привыкли к другому, – фыркала в ответ мать, теряя терпение, поскольку прислуга, набрав воды, никогда не вытирала дно ведра, и по всему дому, тут и там, виднелись смазанные следы босых ног.
Правда, помимо множества недостатков, остров обладал как минимум одним достоинством: прислуга здесь обходилась дешевле, так что кроме Аузилии, которую они привезли с собой из Тароса, Пау держали кухарку, прачку и двух молоденьких нянь для близнецов, хотя в Лоссае тётя Ринучча за те же деньги едва могла позволить себе кухарку и горничную.
Глава вторая
Годы один за другим уходили в прошлое. Старшая дочь уже заканчивала начальную школу, поэтому прошлым летом всё семейство Марини собралось вместе, чтобы решить, как с ней быть дальше. Лалаге предстояло оставить родителей, братьев и сестру на острове, а самой отправиться в город, в первый класс средней школы.
Доктор Пау надеялся, что кто-то из многочисленных тётушек и дядюшек жены предложит девочке пожить в своём доме, чтобы она могла ходить в ту же школу, что и все её двоюродные братья и сестры. На свою семью он не рассчитывал, потому что его родственники давно состарились и большую часть времени проводили в загородных домах.
К тому времени Лалага уже давно мечтала осуществить своё самое заветное желание: жить в доме Сорренти, делить спальню с Тильдой, вместе с ней идти по утрам в школу, а может быть, даже войти в число её подруг, пусть даже разница в возрасте и делала это маловероятным.
Но тётя Ринучча и знать ничего не хотела.
– Если бы ещё речь шла о мальчике... – возмущалась она. – Но девочка – это слишком большая ответственность. Мне хватает проблем с собственной дочерью: она, видите ли, утверждает, что имеет полное право выходить на улицу одна, когда ей вздумается, и весь день где-то шляться.
Пожилые бабушка и дедушка Марини тоже не были уверены, чтобы готовы коренным образом изменить свои привычки и расписание ради маленькой девочки.
Дядя Даниэле растил пятерых сыновей, младшему всего три года, и никак не мог взвалить на эту святую великомученицу, свою жену, дополнительные заботы, которые только увеличили бы её усталость и рассеянность. Тётя Электра детей не имела и, более того, никогда не хотела. Только представьте, как горячо они с мужем желали после двадцати лет тихого и спокойного брака начать ругаться с сопливой девчонкой, которая даже не приходится им дочерью!
Так что в конце концов мать Лалаги, возмущённая таким эгоизмом и нежеланием прийти на помощь, гордо заявила всем прочим Марини, что её дочь отправится в интернат. В Лоссае как раз был один такой – «Благоговение», прекрасный интернат, которым заправляли французские монахини: там учились только девочки из хороших семей. Немного дороговато, конечно, но чего не сделаешь для любимой дочери...