Глава шестая
В последний школьный день, после заката, сестры-наставницы «Благоговения» организовали праздник в саду для воспитанниц, которым на следующий день предстояло вернуться домой.
С ветвей лавров, пиний и пальм свисали китайские фонарики, в кустах были спрятаны подарки, а на площадке в центре развели костёр, вокруг которого воспитанницы – неслыханное дело – танцевали или просто скакали, испуская дикие крики.
Идея эта пришла в голову матушке Анне-Катерине, заместительнице настоятельницы. Она как раз недавно вернулась из миссионерской поездки в Африку, где научилась очень быстро, один за другим, словно рабочий на конвейере или Чарли Чаплин в «Новых временах», делать уколы, поскольку обнаружилось, что риск заболевания холерой там в несколько раз выше, чем предполагали, и пришлось за один день сделать прививки сотням маленьких негритят.
В Лоссае она действовала столь же быстро, но, по дурной африканской привычке, пользовалась исключительно тупыми иглами, оставляя на ягодицах воспитанниц здоровенные синяки, из-за которых те ещё неделю не могли сидеть, не взвизгивая от боли.
Нельзя сказать, что матушка Анна-Катерина радовалась возвращению в цивилизованный мир. Заболев «тоской по Африке», она всё время рассказывала невероятные истории о своей тамошней жизни: например, как ходила на рынок с большой сумкой, чтобы купить для столовой три килограмма червей.
– Да-да, червей! Там, на пальмовых циновках, их выложены целые груды, разных видов и размеров, и продают их на вес. Это, кстати, вкусная и питательная пища, богатая белком. Что у вас с лицами, откуда такая брезгливость? Вы дурно воспитаны, синьорины! Мы что же, не едим улиток? Так вот, по вкусу те черви напоминают улиток, даже во внешнем виде есть что-то общее – как будто улитки без раковин. А на материке люди из высшего света разве не едят лягушачьи лапки? Я бы скорее предпочла, чтобы с меня заживо содрали кожу! Когда-нибудь я попрошу подать в трапезную блюдо червей, да побольше, и уверена, вы просто пальчики оближете.
Девочки озадаченно переглядывались: правду она говорит или обманывает? Чего ожидает: смеха или покорно опущенной головы? Матушка Анна-Катерина, с её загорелым, будто у каменщика, лицом и громовым голосом, привычно сыплющим как приказами, так и непристойностями, казалась им очень странной.
Весь монастырь – сестры, воспитанницы, прислуга, даже садовник, – слышали, как она спорила с настоятельницей о купальных рубашках.
Эта традиция «Благоговения» поначалу удивляла и смущала Лалагу – как, впрочем, и всех вновь прибывших.
Правила гласили, что в интернате моются раз в неделю по графику, потому что на каждом этаже размещалось всего по пять ванн. Первая странность заключалась в том, что все они стояли вдоль стен одной большой душевой, и в каждой было по два отдельных крана: с горячей и холодной водой. Воспитанницы мылись по пять за один заход под строгим надзором монахини, контролировавшей процесс и следившей, чтобы все нужные места тщательно намыливались.
Но ещё более странным оказалось то, что в ванну девочки залезали не голыми, а в широкой и длинной рубашке из белёного льна. Чтобы надеть её, они вместе все с той же монахиней заходили в некое подобие раздевалки в углу за занавеской, где им каждый раз напоминали, что, пока раздеваешься, голову нужно задирать высоко вверх, потому что смотреть на собственное голое тело, а тем более касаться его руками, даже ради того, чтобы помыться, – тяжелейший смертный грех. Мыло они должны были нанести на льняную ткань, а уж потом намыленной тканью растирать кожу.
– Какая гадость! – прошептала Марина, которая сидела с Лалагой за одной партой. – Это же не гигиенично! Хотела бы я знать, кто надевал эти рубашки до нас. Будем надеяться, их хотя бы прокипятили в прачечной.
Лалаге никак не могла с этим смириться. С одной стороны, слова «смертный грех» звучали угрожающе. С другой, все эти священнодействия казались ей, в лучшем случае, смешными и бесполезными. Она была уверена, что ни одна из воспитанниц дома, летом или во время каникул, не пользовалась купальной рубашкой. И ни одна знакомая ей семья не стала бы терпеть подобное благочестие. Скорее всего, за пределами монастырей таких рубашек вообще не существовало.
И что же, теперь все попадут в ад?