Но днем в «Зеленом фонаре» вполне спокойно. Можно и по душам поговорить и рюмочку пропустить, если уж очень захочется.
Стекляшка услужливо открыл передо мной двери, пропустил вперед себя. Из него мог бы выйти отличный швейцар, только у нас гостинец нету, да и рестораны, кабачки славятся своими вольностями.
Я вошел в уютное зеленое помещение, нашел глазами свободный столик в самом углу и направился к нему.
Наше появление не осталось незамеченным. Возле столика уже нарисовался невысокий пухлый мужчина в белом фартуке и черных брюках с довольной плотоядной улыбкой, выглядывающей из пышной бороды.
- Чего изволите, преподобный. Не часто вы нас балуете своим визитом.
- Так все некогда. Да и с вашими малышами встречаться особо не хочется. Нрава они у вас дикого. Подбрось, да выбрось.
- Что есть, то есть. Отрицать не буду. Вы покушать, или просто посидеть, чтобы не беспокоили?
- Правильно понимаешь, - оценил я.
- Тогда принесу пару кружек пива, - предложил хозяин.
А ведь я с ним знаком. Как же его зовут? Кажется, Леня Хвост. Причем Хвост это не прозвище, а фамилия. А может я что-то путаю.
Я обратил внимание, что при упоминании пива Стекляшка вздрогнул, словно его током дернуло. Если ему сейчас пива накатить, он же станет прозрачным, и как с ним разговаривать. Люди посторонние решат, что преподобный совсем остатки разума растерял, с пустотой задушевные беседы ведет.
- Обойдемся без пива, - сказал я. – Принеси нам лучше чайничек зеленого чаю с мелиссой.
- Будет исполнено.
Хвост удалился, а я расположился за столиком, наблюдая за своим спутником. Уж больно сильно он нервничал. Словно с родителями невесты решил познакомиться. А интересно есть ли у Стекляшки невеста.
- О чем ты хотел поговорить? – спросил я, устав ждать, когда Дима сам наберется смелости и начнет разговор.
- Я… это… пить больше не могу… - сказал осторожно Стекляшка.
- Подбрось и выбрось, - воскликнул я в сердцах, - и это все!
Нашел чем фокусника удивить. Несколько месяцев назад Ник Красавчег тоже завязал на время. В рот ни капли не брал из эгоистических соображений. Пытался вдову Чернусь охмурить, а она выпивающих мужчин, даже по большим праздникам, очень уж не любила. А от запаха «Протоки №3» у нее случались обмороки. Может, поэтому у нее не сложилась любовь с Зеленым. Он к ней тоже стрелки подбивать пытался.
- Так, я правда больше не могу. Ну, совсем ни капли. В рот не лезет.
- И что такого трагического? Не можешь не пей. Можешь, пей. От меня-то тебе что надо?
- Так я вот подумал. Если я пить больше не могу, стало быть в невидимку обращаться больше не буду. Тогда получается я теперь совсем нормальный. Может, мне разрешат вернуться на Большую землю, - умоляюще попросил Стекляшка, словно от одного моего слова зависело вернут его на родину или нет.
- А чего это ты вдруг к обычникам запросился?
- Маму давно не видел. Хочу обнять напоследок.
- Никак ты помереть собрался, - удивился я.
- С чего бы? – возмутился Стекляшка. – Скажете тоже, преподобный. Ну, как вам не стыдно такие ужасы разговаривать. Мамаша у меня старенькая, того и гляди прикажет поминки справлять. Боюсь не успеть. В последний раз я ее лет десять назад видел. Хотелось бы напоследок…
- Так в чем проблема, не понимаю. Ты же имеешь право на ежегодный отпуск на Большой земле. Сходи к шерифу, он тебе пропуск выпишет. Успеешь и с матушкой своей попрощаться и мир посмотреть, - предложил я.
Пышнобородый принес большой чайник и две кружки, наполнил их и с достоинством удалился.
- Тут дело такое, тонкое. Мама моя не знает, что я альтер, - тихо произнес Стекляшка, так что я с трудом понял, о чем он говорит.
Ничего себе новость. Он что получается стесняется своей необычности. Такое редко встречается на улицах Большого Истока. Стекляшка у нас не просто пьяница беспробудный, он еще и чрезвычайно деликатный и стеснительный человек. Вот никогда бы не подумал.
- Подбрось да выбрось, как ты умудрился от матери это скрыть? – спросил я.
- Так она у меня давно с головой не дружит, с тех пор как портвейшком увлеклась. Обмануть ее труда не составило.
- И где ты тогда все эти десять лет пропадал? Что матери-то скажешь? Она небось тебя давно похоронила.
- Это как раз не проблема. Она считает, что я в лунной экспедиции, осваиваю наш недружелюбный спутник. Вместе с другими героями строю лунную базу. Об этом постоянно по новостям крутят. А я ей время от времени письма пишу и отправляю.
- Ну, ты даешь, - выдохнул я изумленно и сделал глоток чая, он показался мне очень терпким.
- А что мне оставалось делать. Мама с детства не любила выскочек. А тут я, весь такой из себя необычный. Совсем бы со мной разговаривать не стала. Прокляла бы, как есть, - возмутился Стекляшка.
Хлопнул в сердцах кулаком по столу, чуть весь чай не расплескал.
- Потише. Не буянь, - поспешил я его успокоить.
Стекляшка тяжело вздохнул, взял в руки чашку, отхлебнул чай, огорченно уставился на напиток и снова тяжело вздохнул. Да, это далеко не предел мечтаний старого пьяницы. Сейчас бы ему водочки немного, или крепленого пару бокалов. Я читал его настроение, словно открытую книгу. И, кажется, догадывался, почему Стекляшка вдруг пить бросил. Решил нормальненьким прикинуться. Может, все дело в тоске по умирающей матери (с чего я взял, что она умирает, Стекляшка известный врун), а может свободы мужику захотелось, погулять вволю. Но чем я мог ему помочь? Сколько он сможет продержаться? Год-два или пару месяцев, а потом сорвется и возьмется за старое. В лучшем случае его к нам назад запихнут, в худшем прикончат при аресте. Но все равно во всем обвинят меня, да шерифа. Мол, недоглядели, выпустили опасного необычника, а он на свободе вон чего натворил. Нельзя так. От таланта своего отречься не получится. Все равно природа верх возьмет.
- Скажи, что ты от меня-то хочешь? Может и помогу чем-нибудь, - спросил я.
- К нормальной жизни хочу вернуться. К обычникам, чтобы за своего приняли. Может, напишете за меня письмо, я комиссию, какую надо пройду, - с надеждой во взгляде спросил Стекляшка.
- Не могу я, Дим. Лучше и не проси. Так не бывает. Ты не можешь от своего таланта отказаться, - вкрадчиво, словно с неразумным малышом разговариваю, произнес я.
- Да что у меня за талант-то никчемный такой, никакого прока от него нет. Нажраться, да исчезнуть. Какой в этом смысл! – В сердцах воскликнул Стекляшка.
- Нам не дано понять замысел творца, который наделил нас теми или иными талантами, - тоном проповедника произнес я.
- Бросьте гнать пургу, преподобный. Какой творец? Если он и впрямь имеет к этому отношение, то у него ужасное чувство юмора, или он знатный извращенец, - зло произнес Стекляшка.
- Не нам судить о делах творца, - миролюбиво заявил я, но все же не удержался. – Подбрось да выбрось, Дима, что ты разнылся. Возьми себя в руки. Ты и сам можешь не догадываться, какой важный у тебя талант. А если тебе так надо проведать мать, то наберись сил, чтобы показать ей себя таким, какой ты есть. Хватит играть спектакль, у тебя это плохо получается.
Я допил чай под жалобным и одновременно злым взглядом Стекляшки, поднялся из-за стола и сказал:
- Если ты не возражаешь, я пойду. Дел по горло.
Не дождавшись ответа, я вышел из «Зеленого фонаря». За выпитое заплатит Стекляшка, в конце концов, это он меня туда затащил, это ему совет нужен был. Хотя из меня сегодня плохой советчик. Тоска заедает, оттого я и не в настроении.