Выбрать главу

— Да, тут представляется случай разгромить врага на исходной позиции, — сказал я и изложил соображения, как можно сделать это силами минометного дивизиона, одной гаубичной батареи и еще некоторых подразделений.

Комдив одобрил эти соображения. Мы с майором Яковлевым быстро разработали детальный план, и начальник штаба отправился с ним в части.

Тот день памятен мне еще одним вызовом к командиру дивизии. Когда я пришел к нему, там уже находились комиссар и начальник политотдела.

— Читайте! — торжественно произнес полковник Капитохин, протягивая лист бумаги с машинописным текстом.

Сверху стояли фамилии вице–адмирала Ф. С. Октябрьского и генерал–майора И. Е. Петрова: им это было адресовано. Но я прежде всего обратил внимание на подпись внизу: «И. Сталин». Потом стал читать текст:

«Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя — красноармейцев, краснофлотцев, командиров и комиссаров, мужественно отстаивающих каждую пядь советской земли и наносящих потери немецким захватчикам и их румынским прихвостням.

Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером для всей Красной Армии и советского народа.

Уверен, что славные защитники Севастополя с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной».

— Это ко многому обязывает, — задумчиво сказал комиссар Алексей Петрович Гордеев. — Очень ко многому.

Такое обращение Верховного Главнокомандующего к бойцам и командирам, сражавшимся на каком‑то конкретном участке, сравнительно небольшом в общих масштабах громадного советско–германского фронта, было действительно необычным. Я не мог припомнить другого подобного послания. Мы все восприняли его с большим волнением. Это была очень высокая оценка партией, Родиной всего, что сделали севастопольцы до сих пор. И вместе с тем как бы напоминание, что наша борьба с врагом, ставшая в последнее время особенно трудной, по–прежнему, а может быть, даже еще больше нужна и важна.

Еще до вечера нам было доставлено из города это приветствие, отпечатанное типографским способом. В окопах его встретили восторженно.

Следующей ночью разведчики убедились, что немецкий полк в самом деле занимает обозначенное на карте исходное положение для атаки. И рано утром я с особенным удовольствием подал привычную команду «Огонь!». До наших позиций донеслись вопли фашистов, попавших под массированный огневой налет…

Наступление, назначенное противником на нашем участке на 14 июня, было сорвано. Разведчики, посетившие в следующую ночь район, где фашисты сосредоточивались для атаки, рассказывали, что вся лощина устлана трупами. По документам, взятым на убитых, было установлено, что разгромлен пехотный полк 73–й немецкой дивизии.

А день спустя, 16 июня, противник приступил к решительному штурму позиций нашей дивизии. Он потеснил наш 90–й полк. Тяжелая обстановка создалась в районе 30–й береговой батареи. Для усиления этого узла сопротивления, который вот–вот мог стать маленьким изолированным плацдармом, я направил противотанковую батарею старшего лейтенанта И. И. Агафонова.

Усилившийся нажим противника совпал для нас с началом острого недостатка боеприпасов. То, что было накоплено на батареях, мы израсходовали, а со складов поступало все меньше и меньше снарядов. Приходилось ограничиваться в основном стрельбой прямой наводкой. Особенно экономно расходовался оставшийся небольшой запас выстрелов на береговых батареях.

С 17 июня только против нашей, уже очень ослабленной, дивизии наступали три неприятельские. Из‑за больших потерь у нас не хватало людей для поддержания сплошного фронта, и мы переходили к обороне отдельных высот и опорных пунктов. И все же атаки фашистов отражались. Не смея подняться во весь рост, гитлеровцы ползли к нашим позициям на животе…

В Севастополе все смотрели на стойкость и мужество как на самое естественное и нормальное поведение человека. Но эти дни были полны невиданного массового героизма бойцов, командиров.

Управляя огнем своих орудий прямо с позиции, пал командир батареи старший лейтенант Миронов. Командование принял младший политрук Шевченко, и батарея продолжала вести огонь по фашистским танкам. Потом был убит и он, но батарея не умолкла. Не умолкла даже тогда, когда на огневой позиции осталось в живых два человека!

А противотанковая батарея старшего лейтенанта Куценко, где было в строю тоже лишь несколько человек, заставила поспешно отходить вражеские бронетранспортеры.

Не могу не привести один пример того, как вели себя люди, принадлежавшие к самым что ни на есть тыловым подразделениям. Это было на медпункте третьего батальона 90–го полка, где скопилось много раненых, тревожно ждавших ночи, когда их могли эвакуировать. На кухне медпункта раздался вдруг истошный крик, а затем несколько выстрелов. Прибежавшие медработники увидели на полу убитого немца, а рядом стоял повар Балабуха с немецким автоматом в руках: нахальный гитлеровец как‑то пробрался на кухню, а не растерявшийся повар успел плеснуть ему в лицо горячим борщом, после чего завладел оружием незваного гостя…

В районе Учкуевки погиб командир 2–й батареи полка Филипповича старший лейтенант Коппелист, на подступах к Братскому кладбищу — командир 8–й батареи Гореленко… Но батареи продолжали действовать. С 17 июня управление артиллерией осуществлялось по радио. Отражать вражеские атаки в районе Братского кладбища помогала артиллерия второго и третьего секторов.

18 июня перестал существовать как артиллерийское подразделение дивизион капитана И. Д. Крыжко— окончательно иссякли боеприпасы. Это был замечательный артиллерист, талантливый организатор огневого боя. Выпустив по врагу последний снаряд, он встал со своими бойцами в строй сражающейся пехоты.

А в ночь на 19–е, когда штаб дивизии уже перебрался из района Братского кладбища в Инженерную бухту, артснабженцы неожиданно доставили нам для еще действовавших батарей несколько больше снарядов, чем в предыдущие дни. И очень кстати, потому что бои на Северной стороне стали еще ожесточеннее. Наш первый артдивизион вместе с зенитчиками уничтожил до двух батальонов пехоты, подбил четыре немецких танка и пять орудий. Вновь нанесла большой урон противнику батарея капитана Матушенко. Опять хорошо помогли нам и артиллеристы других секторов.

Мы не имели уже связи с отрезанной врагом 30–й батареей капитана Александера. И вот пришел оттуда связной. Как пробрался через расположение противника этот матрос, трудно было даже представить. Тяжело раненного, его доставили на медпункт батальона. Моряк вскоре лишился сознания, но перед этим повторил несколько раз:

— Передайте генералу Петрову — батарейцы умрут, но батарею не сдадут… Поняли? Не сдадут!.. Связи нет — меня послали, чтоб было известно…

В ночь на 21 июня части 95–й дивизии переправились по приказу командования на южный берег Северной бухты. Небольшие группы бойцов оставались еще двое суток в Инженерной бухте, в Михайловском, Нахимовском и Константиновском равелинах. Затем эвакуировались на южный берег и они.

Последнюю из этих групп, державшуюся до утра 24 июня в Константиновском равелине, возглавлял командир 161–го полка майор Иван Петрович Дацко. Под его командованием гарнизон равелина, состоявший из нескольких десятков армейцев и моряков, стойко отражая вражеские атаки, не давал противнику и теперь свободно хозяйничать на Северной стороне.

Тем временем остатки стрелковых подразделений дивизии были сведены на Корабельной стороне в один батальон. Он стал именоваться 1–м батальоном 90–го стрелкового полка, а комиссар полка И. Л. Кадашевич принял командование. Бойцы 57–го артполка встали в общий строй с личным оружием. Батальону были приданы пять уцелевших противотанковых орудий. Их расчетами по–прежнему командовал майор Ромодин.

И бои продолжались. Батальон сражался у Инкермана, на плато между верховьями Килен–балки и Докового оврага, у Зеленой горы… Бойцы и командиры из 95–й стрелковой дивизии были и в числе тех, кто вплоть до 12 июля 1942 года держался у бухты Ново-Казачья, что зовется в народе Голубым заливом. Здесь горел последний очаг сопротивления на севастопольском плацдарме…