Словно в подтверждение моих слов, воздух разрывает первый орудийный выстрел. Что‑то блеснуло у головного танка. А после второго выстрела его охватило огнем и дымом. Четыре остальных танка поворачивают обратно. Головной так и остался на месте — горит…
— Огонь ведет из первого орудия помощник командира взвода Каплун! — докладывает повеселевший Мальцев.
Вскоре поступает донесение о том, что в деревне Тулат первая рота батальона уничтожила десять вражеских разведчиков и захватила автомашину, два мотоцикла, пулемет, автоматы.
Немцы попытались было продвинуться на левом фланге батальона, но наши артиллеристы и минометчики отогнали их, и фашисты повернули на Булганак (Кольчугино). В это время второй и пятый батальоны отбивают атаку целого немецкого полка. Врагу не удается прорваться и там. Путь на Симферополь в этот день остается для него закрытым.
Возвращаюсь от Мальцева на бригадный НП, на курган. Отсюда удобно следить и за передним краем нашей подвижной обороны и за тем, что делается дальше. На западе замечаем колонну немецких машин— идут от города Саки в сторону Ивановки. Колонна растянулась на несколько километров.
— Завидная цель, не правда ли, артиллерист? — подзадориваю лежащего рядом майора Хаханова.
— Да, цель прекрасная, — соглашается он.
— Так что же? Стреляйте!..
— Подождать надо, далековато еще…
— Ну вот, теперь уже ближе! Давай!..
— Цель очень растянута. Нет смысла бросать такие снаряды…
Руки так и чесались ударить по этой колонне. А армейский артиллерист лишь посматривал на нее да тяжело вздыхал. Огня на колонну он так и не вызвал.
Несколько месяцев спустя, в Севастополе, я вновь встретился с Хахановым— он опять оказался на нашем НП в качестве представителя поддерживающей артиллерии.
— Будете поддерживать нас, как в октябре под Симферополем? — спросил я.
— Нет, теперь по–настоящему, — улыбнулся майор. И признался: — Тогда у меня было всего четыре снаряда. Приходилось беречь на случай самообороны…
Задним числом я понял, какую выдержку должен был проявить этот артиллерист на кургане в крымской степи.
Противник был задержан пока под Симферополем. Но вдоль побережья он шел на Севастополь, и воспрепятствовать этому мы не могли. Только у Николаевки, в десяти километрах севернее Качи, передовые немецкие части остановил огонь флотских береговых батарей старшего лейтенанта Заики и капитана Матушенко. Но об этом нам стало известно значительно позже.
К вечеру 31 октября бои на нашем участке стихли. Мы смогли осмотреться, проверить личный состав. Тревожило длительное отсутствие сведений о пятом батальоне— уже много часов с ним не было связи.
В тылу бригады — сплошной поток колхозного скота, угоняемого на восток. Далеко по степи разносится хриплое мычание коров, блеяние овец. Невольно думалось: не напрасно ли их гонят, успеют ли эти стада уйти на Керченский полуостров?
— Связь! Связь! — услышал я вдруг радостные возгласы начальника штаба. — Связь со штабом Приморской армии! — тут же уточнил он.
— Быстрее передайте им обстановку перед фронтом бригады, — приказываю Илларионову.
— Есть, товарищ комбриг! — Владимир Сергеевич скрывается в палатке связистов.
В 22 часа начальник штаба доложил мне радиограмму командарма: «Бригаде сосредоточиться в районе Старые Лезы и продвигаться к Севастополю по маршруту Булганак, Ханышкой».
Только вчера встретились с генералом Петровым. Вчера же к нам прибыл майор от командующего артиллерией армии. И вновь убеждаемся, что штаб Приморской не упускает нас из виду. От этого чувствуешь себя бодрее, увереннее.
Но батальоны никак не удается собрать. Нет не только пятого, но и второго. Посылаем людей на поиск во все стороны — и безрезультатно.
— Трудно им было под Княжевичами, много крови пролито там, — говорит Ехлаков, который побывал в этих батальонах утром, а сейчас вернулся из других подразделений. — Но Дьячков и Черногубов должны пройти, — успокаивает комиссар сам себя. — Люди опытные, сообразительные…
На сердце тяжело. Бои в степном Крыму только начались, а уже два батальона из пяти оторвались, и неизвестно, что сейчас с ними. Не возвращается и начальник медслужбы бригады майор Мармерштейн, который был послан на правый фланг с санитарными машинами для эвакуации раненых.
До Старых Лез (Скворцово) остается 17 километров. Будем там в 2 часа ночи. Потом повернем под прямым углом на юг и двинем степными дорогами к Севастополю.
Там пойдут места, знакомые по выездам на охоту. Сколько с ними связано хороших воспоминаний!.. Лежишь, бывало, под копной соломы и дышишь не надышишься запахами чебреца, полыни, мяты. Слышно, как куропатка прокурлычет, как вскрикнет зайчишка. А то пойдут интересные рассказы… И не заметишь, как пролетит ночь, потянет предрассветной прохладой, в низинах сгустится туман. Чуть из‑за гор выглянет первый луч солнца — ты уж на ногах, ружье наизготовку. И начинаешь потаптывать вокруг кустиков да по стерне, пока не вылетит из‑под ног сонная перепелка…
— Товарищ комбриг, радиограмма! — возвращает меня к действительности голос начальника оперчасти штаба лейтенанта Сажнева.
Подсвечивая фонариком, читаю: «В связи с новой обстановкой маршрут движения изменить. Вам следовать форсированным маршем по маршруту Атман, южная окраина Симферополя и далее в район Саблы. Учесть возможность действий противника, занимающего район Булганак. По этому маршруту впереди вас идет 25–я дивизия. 5–й стрелковый батальон, участвовавший в бою под Княжевичи, мною встречен на ст. (неразборчиво) и направлен в Сарабуз для дальнейшего следования в район совхоза «Свобода» северо-восточнее Симферополя. Мой КП в дер. Шумхай. Бригаде в район Саблы выйти к утру 1.11.41. Петров».
Вовремя пришла радиограмма! Круто поворачиваем на обратный курс. И нет времени и возможности немедленно объяснить всему личному составу, почему это делается.
Вскоре ко мне подбегает возбужденный инструктор политотдела.
— Товарищ полковник, почему мы повернули назад? Столько прошли!.. Надо же на Севастополь…
— Именно на Севастополь, — отвечаю ему, — но только новым маршрутом. Успокойтесь сами и разъясните матросам: таково решение командования. Обстановка на войне меняется очень часто. Главная задача сейчас — сохранить силы и вернуться в Севастополь.
Потом выяснилось, что всю эту ночь мы маневрировали, по существу, в тылу противника, однако он никак на это не реагировал. Фашисты вообще избегают активных боевых действий ночью, жмутся в темноте к охраняемым населенным пунктам. Для нас же ночь никогда не была препятствием. Но все‑таки приходится пожалеть, что мы недостаточно тренировались в ночных действиях — сейчас это сказывается.
На рассвете подошли к селению Атман (Зольное). До Саблы (Партизанское) — 20 километров. Сделали привал у перекрестка дорог, и вдруг я увидел сидящего на камне полковника. Он в кубанке, с небольшой черной бородкой. Да это же Осипов, старый знакомый!
— Приветствую вас, Яков Иванович!
Он поднял голову, устало улыбнулся.
Еще полгода назад я встречался с Осиповым как с командиром Одесского военного порта, а по званию — интендантом 1 ранга. Яков Иванович был, казалось, прирожденным флотским хозяйственником, безупречно знавшим все, что относится к снабжению и базовому обслуживанию кораблей. Он очень любил свое беспокойное дело. Но трудно было предположить, что он сможет стать незаурядным командиром стрелкового полка.
Незаурядным был и сам этот полк, созданный из моряков, которые добровольцами пошли сражаться на сушу. Он отличился под Одессой своей стойкостью.
Полк, переименованный затем в 1330–й стрелковый, понес большие потери в коротких, но жарких боях на севере Крыма…
— Тяжело нам пришлось в эти дни, Евгений Иванович, — промолвил Осипов.
Он не был расположен рассказывать о подробностях, и я не стал расспрашивать. А больше мы с Яковом Ивановичем уже не встретились. На следующий день, 2 ноября, полковник Осипов, старый русский матрос, участник Октября и гражданской войны, пал в неравной схватке с фашистами под Симферополем.