— Пулемет-то зачем? — удивился дежурный.
— На усиление, — солидно объяснил прапорщик. — Пришлось немца брать. Гуманитарная помощь, русский боеприпас нынче не в ходу.
Из-за решетки показался взмыленный Мамаев с патронными цинками.
— Говорят, в Зоне неспокойно, — согласился дежурный. — Слышал? У сто десятого… — он перешел на интимный полушепот.
— Да ну?! — поразился Скидоренко.
Глеб отчетливо кашлянул.
— Кстати, — вспомнил дежурный. — Немец тебе посылку до Вешек сосватал. Вот этого фрукта.
Рамзес встал, оказавшись в круге света от настенной лампы.
— Гы-гы, — сказал Крынкин озадаченно.
Мамаев с размаху бухнул цинки об пол.
— Немчура поганая, — расслышал Глеб. — Распоряжаются как дома.
Прапорщик глянул недобрым взглядом.
— Ты, значит? Отпустили, значит?
— Значит, — кивнул Глеб.
— А протокол, значит, похерили?
Глеб развел руками. Скипидар шумно выдохнул.
«Дыши, дыши!» — злорадно подумал Глеб и поставил условие:
— В обезьяннике не поеду.
— А пешком не хочешь? — оскалился Скипидар, но обострять ситуацию не решился.
«Крут Шваниц, ничего не скажешь, — думал Глеб, пока шли по плацу. — Приказал отпустить, и хоть бы слово кто поперек вякнул! Утерлись, и кто утерся! Родные хохляцкие менты, хуже которых, как известно, только менты кацапские».
И вообще, поставил немец службу. Посты на месте, часовых не много, но и не мало, ровно сколько нужно. Пара остроносых БТРов с крестами на борту уходят в ночной патруль. Может, зря царапались глазами?
Милицейские разговаривали, негромко, но и не особо таясь. Как понял Глеб, подобная беспардонность со стороны союзников-миротворцев не только не возмущала, но даже и не особо удивляла. Освобождение Рамзеса приняли как данность, а раз так, то к чему лишние переживания? Дополнительная нагрузка на нервную систему, и так расшатанную службой в опасном месте.
«Хаммер» ждал на плацу. Солдаты забросили пулемет и патроны в кузов; сами устроились на задних местах и уже через пару минут спали. Ночь все-таки.
Глеб сел рядом с водителем.
— Поехали?
— Погоди, скорый какой! — окрысился прапорщик. — Дай пожрать! Я тут сообразил домашненького, с немецкого-то харча один запор да страдания.
Глеб дождался, глотая слюну, пока Скипидар с чавканьем дожует бутерброды.
За ворота выехали в полшестого, в утренний туман. Глеб в твердом намерении доспать, сдвинул назад сиденье, откинулся, повертелся, устроился, но куда там! То, что Скипидар водить не умеет, было полбеды (и то сказать, откуда поселковому менту набраться практики?). Хуже оказалась его, Скипидарова, уверенность в обратном. Прапорщик дергал газ, не пропустил, казалось, ни одной колдобины и материл все и вся: лес, туман, правительство, дороги, Зону и даже немецкий патрульный БТР обложил на двух языках.
«Как люди за рулем меняются, — философски размышлял Глеб, — прет что-то мутное, глубинное…»
— Стой!
Скипидар ударил по тормозам. Мамаев на заднем сиденье упал, глухо выругался и проснулся.
— Видел?
— Д…да.
Скипидар, бледнее смерти, держал у носа пистолет и целил в туман.
«Шмальнет еще в лобовое!», — с опаской подумал Глеб и осторожно отвел Скипидарову руку в сторону.
— Я выйду.
— З…зачем?
— Гляну. Или ты его давить собрался?
Глеб достал из держателя над лобовым стеклом резиновую палку и открыл дверь.
Туман — штука подлая. Вроде и нет его, так — утренняя легкая взвесь в воздухе, хочется сморгнуть и прогнать раздражающую зыбкость перед глазами. Но как все обманчиво и ненадежно: звуки, тени, расстояния!
Угловатая фигура пьяно раскачивалась посреди дороги. Туман путался у ног ходока, поднимался к поясу, не давая рассмотреть. Сталкер прислушался — тихо! — и скользящей приступью двинулся следом. За спиной рыкнул, трогаясь, «Хаммер».
«Ну, братва, не пропадем, кавалерия с нами!»
Глеб узнал его еще из машины по походке, по грязной рванине, но все же сомневался. Не Зона же, предзонье! Полоса отчуждения. Отсюда километр до ограды, и по ту сторону немало. Однако — вот. Глеб приблизился, и сомнения пропали. Гундосый хрип под нос, вонь, где смешалось все: портянки, дерьмо, рвота и застарелый гной.
Зомби!
Глеб сжал в кулаке милицейскую палку, примерился и коротко, как топором, рубанул монстра по затылку. Тот упал, как шел, лицом в асфальт. Уронил пистолет, дорогущий девятимиллиметровый «Глок». Зомби — не зомби, всяко полежит. Одиночками они не ходят, а шум поднимать рано.
Ан нет, поздно! Слева, в кустах… Вопль не казался яростным, чувства в нем слышалось не больше, чем в паровой сирене.