А есть ли оно, безопасное место?
— Как в романе, — восхитилась мышь и стремительно покраснела. — Ой, да что я про роман этот…
Глеб покопался в памяти и выдал, чтобы немного разрядить обстановку:
— Это ничего. Все девушки или читают любовные романы, или пишут их. Безразличных не бывает.
— Что же, эти категории сильно различаются? — полюбопытствовала Леночка. — С мужской точки зрения.
— Ну… первых любить можно, вторых… тоже можно.
— Его баба роман писала, — сделала неожиданный вывод Инга. — И он не нашел себя среди главных героев. Кошмар!
Глеб едва язык не прикусил, так захотелось ответить какой-нибудь многозначительной колкостью.
— Ой, я тоже писала, в школе еще, — расстроилась пунцовая мышь. — Неужели меня не нужно любить, гражданин сталкер?
— Вас, Леночка, нельзя не любить, — сказал Глеб с натужной галантностью; он раздражался ее зажатости и совершенно не представлял, как с ней разговаривать.
— Ты вот что, герой-любовник, — оборвала его Инга, — мозги… как это?.. не полощи девчонке! Кавалер, надо же! Напомнить, где эти ваши… боевые подруги пасутся?
Глеб выдержал яростный взгляд.
— Зачем так? Мы знакомы всего пару дней. Говорили в другом тоне. Что случилось?
— Зачем мальчишку избил? Вчера, в баре.
Вон что! Глеб усмехнулся:
— Если скажу, что защищался, поверишь?
— Кулаком в висок? Нет! — отрезала Инга. — Я же там была, видела. У него сотрясение и гематома в половину лица. Он ушел пешком, в таком состоянии, потому что боится. Казнит себя, что связался с…
Ну?! Глеб пристально смотрел ей в глаза, ожидая, когда девушка решится.
— … оборотнем! — с вызовом закончила Инга.
Рамзес не принял вызова.
— Не говори так, — спокойно попросил он. — Ты судишь о вещах, которых не понимаешь.
Девушка сморгнула.
— Я бы мог спасать свою шкуру, — продолжил Глеб. — А я здесь стою и глотаю оскорбления. Какого, спрашивается, черта?
— Какого же?
— Ты мне помогла, а Рамзес долгов не забывает.
— Боже, сколько пафоса! — съязвила девушка и протянула, словно пробуя на вкус. — Рамзес… Почему не Цезарь? У тебя, сталкер, часом не мания величия?
У меня, часом, фамилия похожа, подумал Глеб.
— Если не пойдешь, я тебя участковому сдам, — обещал он. — Ничего больше сделать не могу, извини. В обезьяннике, пожалуй, сейчас единственное безопасное место.
Обещать-то обещал, но готов был душу прозакладывать, что Скипидар из отделения ни ногой пока волна не схлынет. Но девице знать об этом совсем не обязательно.
— За что? — ахнула мышь.
— Меня не за что арестовывать, — сказала Инга с едва заметной ноткой неуверенности.
Она задумалась, начала кусать губу. Как всякого в общем-то законопослушного человека, ее нервировала угроза ареста. Страшную в своей наивной откровенности максиму: от сумы и тюрьмы не зарекайся, девушка еще не усвоила. В силу долгой оторванности от ридны ненки.
— Какая разница за что? — отмахнулся Глеб. — За кустарную модификацию оружия, к примеру.
Рамзес к лишению свободы относился философски. В Приштинской тюрьме он сидел за то, за что в Белграде ему обещали орден. Не дали, правда, зато помогли выбраться.
Девушка начала колебаться.
— Волна — это очень опасно! — Глеб зашел с другой стороны.
— Что ты предлагаешь? — буркнула девушка, сдавая позиции. — Только учти, доверия тебе нет!
— Для начала пойти к управе. У властей должен быть план на случай волны.
«Если такого плана нет, даже мне дожить до утра будет непросто», — признался себе Рамзес.
Инга не стала спорить, только предупредила:
— Оружие не дам! Не знаю, как у властей, а это мой план.
Она положила руку на карабин. Красивые пальцы смотрелись на цевье неубедительно. На теннисной рукоятке они были бы к месту, но не здесь. Из этого оружия еще не стреляли, понял Глеб, разве что по мишеням. Они друг другу чужие — металл и пальцы, им еще предстоит сработаться в нелегком деле уничтожения живого. А, значит, немногого стоит твой план, красавица.
— Вы тоже собирайтесь, — велел Глеб Леночке; не собакам же ее оставлять, подумал. — Анна Павловна где?
— У Пасенков.
Мышь не казалась взволнованной. Она, похоже, не сознавала масштабов катастрофы.
— Далеко?
— С того краю деревни.
«Не успеть… Ну, господи спаси Анну Павловну! Чудесная старуха», — Глеб поймал себя на том, что думает о ней, как о покойной…
Кудлатый пес, помесь московской сторожевой и местного дворянина, провожал квартирантов мутным взглядом. Еще вчера истошно гавкал и норовил ухватить за лодыжку, потом ластился и клянчил сахар, а теперь не издал ни звука, только дернул лобастой башкой и уронил на землю струйку тягучей слюны. Собаки в Вешках молча умирали.