— Какие дела? — не удержался Глеб. — Может, это ты позавчера ходил за Периметр?
— Дело у нас сейчас одно — выжить. Но вам, легенда, скажу: позавчера нет, не ходил.
Глеб пропустил шпильку мимо ушей.
— А кто ходил?
— Мне не докладывали, — усмехнулся Варан. — Так, слышал кое-что…
Ходок поперхнулся, схватился за виски. Приступ головной боли скрутил не его одного. Люди заохали и заголосили. Небо над Вешками почернело окончательно, будто гнильем покрылось, отяжелело близким ливнем. Ветер резко стих, и на площадь опустилась тишина. Природные звуки разом пропали, и жалкий человеческий гомон никак не мог заполнить липкую пустоту, какая только и бывает перед бурей.
Ахнула Леночка. Американка, бледная и очень злая, поддерживала подругу.
— Где твой план, сталкер? — спросила Инга, едва шевеля губами.
Рамзес постеснялся сказать где. Не любил ругаться при женщинах.
— Если вы о властях, то все, кто мог, смылись, — Варан массировал виски и говорил невнятно. — Если не врут, предупреждение было еще утром.
— Вам нужно срочно где-то укрыться, — Глеб взял Ингу за локоть виноватым движением.
— Свежая мысль! — съязвила американка и судорожно переглотнула.
— У нас дома подвал, — обморочно прошептала Леночка. — Давайте вернемся… Меня тошнит…
Любое убежище — западня, говорил мудрый Ворон, причем защищенность — бабка надвое гадала, а западня настоящая.
Глеб кивнул на милицейскую дверь.
— Лучше к ним. У них пулемет, а это какой-никакой шанс.
Инга не ответила. Глеб проследил за ее взглядом.
На площадь слепо вкатил рейсовый автобус из Ясенево, и толпа разделилась на две половины. Первые в ужасе шарахнулись от разбитых стекол и окровавленных бортов, вторые решили, что транспорт — это шанс. В автобус ринулись, давя друг друга. В дверях и салоне мгновенно завязалась драка, в которую втягивались, как в омут, все новые и новые люди. Только что индифферентная, толпа в животном пароксизме — они бегут, а мы? — двинулась на потрепанный «МАН» со всех сторон.
Глеб закаменел, понимая, что случится через считанные минуты и что потом, когда самые наглые попытаются бежать навстречу волне.
Громко завизжала женщина, заплакали дети, числом небольшим, ибо детей в Вешках было много меньше домашней скотины. А детский плач будит самые глубинные инстинкты.
— Что вы делаете, люди? — заверещали голосом уже неразличимым, мужским или женским, и Рамзес кинулся в толпу.
Острый локоть скользнул по скуле, чьи-то цепкие пальцы ухватили за дробовик и едва не вырвали. Глеб с разворота ударил туда ногой; попал, не попал и в кого попал — не понял, да и не время разбираться. Он ввинчивался в толпу все глубже, и с каждым шагом, с каждым тычком понимал — не прорваться! Тогда сдернул с плеча дробовик и высадил в воздух оба выстрела; быстро перезарядил. Позади с секундной задержкой увесисто жахнул «Тигр».
— Охренел!.. — матерились вокруг без особого испуга.
Толпа все же схлынула, и, не дожидаясь естественного прилива, Рамзес пробежал вперед, пока не уперся стволом в решетку автобусного двигателя. Очень удачно! Сталкер отскочил вбок, чувствуя затылком животные взгляды людей, и выстрелом в упор вскрыл радиатор. Ручей красного, почти кровавого на вид антифриза брызнул на асфальт, а рядом заголосили те, кому рикошетом досталось картечи.
— Уби-и-ли! — завизжал кто-то дурным голосом, и толпа задвигалась хаотично, готовая и давить Глеба и бежать от него.
Но сталкер уже ворвался в автобус, не щадя чужих ребер и голов.
— Вон отсюда! — Глеб сам не узнал своего голоса.
И выкинул на землю тощего мужичка, который остервенело бил водителя по голове.
— Я не еду, я не еду, — повторял как заевшая пластинка избитый в кровь шофер дядя Саня. — Птицы же… я не еду…
Громкоговоритель на фонарном столбе засипел, заскрежетал и прокашлялся Скипидаровым баритоном.
— Кто стрелял?!
Глеба хватали сзади. Сталкер рывком стряхнул чужие руки, но немного опомнился.
«Охолонись, Рамзес! — проявился на границах сознания голос разума. — Досчитай до десяти. Сколько глупостей ты уже натворил в горячке?»
Считать можно было и до десяти, и до ста. Но когда на него прыгнул вооруженный монтировкой парень, с остатками рубахи на татуированной груди, Рамзес закусил удила. Татуированный задавал тон в драке. Таких Глеб насчитал троих, кто бил смертным боем всех попавших под руку. Парень тонко завизжал, открыв в оскале серые как асфальт зубы, когда сталкер сломал ему руку. Монтировка полетела в окно, а Рамзес, перехватив обрез, как дубину, в несколько движений положил разрисованную троицу на пол.