— Что ж вы по девке-то, дурни, стреляете?! — с укором кинул Сбыслав.
— Кто стрелял?! Прибью?! — полетело над заборолом. — Я сейчас сам спущусь, — гаркнул Жирослав.
Ворота тяжело растворились, и чернобородый воевода пешим в одиночестве вышел из града. Он неспешно прошел через деревянный мосток, озираясь. Ингварь так же без охраны двинулся к нему навстречу, расположить самого уважаемого мужа града — теперь было важнейшей задачей.
— Здрав будь, Ингварь Игоревич, — поклонился воевода, — вели позвать ту, что сейчас на валу стояла, — пряча волнение, проговорил Жирослав.
— Был ли ты на похоронах княжны? — спросил Ингварь.
— Был. Долго найти не могли, сильно поменялась, — кашлянул воевода. — Ту приведите.
— Как думаешь, от чего сейчас княжну люди Константина убить хотели?
— Должно самозванку приговорить удумали, — неуверенно произнес Жирослав.
— Так не лучше ли лгунью в град затащить, чтоб при всех разоблачить, чего ж так сразу-то?
— Разберусь.
Ингварь махнул и Марфа, оправив убрус, подошла, становясь у шуего плеча князя. Она смело взглянула в лицо воеводы.
— Признаешь ли меня?
— Марфа Володимерьна? — пробормотал Жирослав. — А кого ж мы тогда схоронили?
— Челядинку мою, Усладу. Она меня от стрелы заслонила, что братец мой… Глеб пустил.
Жирослав побледнел.
— Да так ли это? — он скосил очи на князя, мол, не заставили ли тебя из страха такое-то дурное плести.
— Нешто об таком можно лгать? — Марфа перекрестилась и, достав нательный крест, поцеловала его.
— А Изяслава? — уже зная ответ, проговорил воевода.
— И его убили, и поганых навели, чтоб братьев проредить, больно много в рязанской земле князей развелось, — за Марфу ответил Ингварь с горькой усмешкой. — И ты, воевода почтенный, окаянному служишь.
— Да так ли это? — потер шею Жирослав. — Уж больно страшный навет.
— Так давай у твоего князя Константина то и спросим — навет али не навет, — прищурил очи Ингварь.
— Не гневайся, светлая княжна, благодарственный молебен закажу, что ты жива да здорова, — Жирослав раскрытую ладонь приложил к груди, — но надобно мне сначала все ж и князя Константина порасспросить.
— Порасспроси, мы не торопимся, — за Марфу снова ответил Ингварь.
Жирослав ушел в град. Ингварь стоял нахмуренным, сейчас все должно решиться.
— Ее же убить могли! — отталкивая воев, подлетел к нему и Марфе Миронег. — Ты ж, светлейший, обещал, что волос с ее головы не упадет!
— Место свое не забывай, бортник, — огрызнулся Ингварь. — Видишь — жива живехонька стоит. Прочь ступай!
— Не смей так с моим мужем речи вести! — вдруг, сбрасывая смирение, повысила голос Марфа. — Я против рода сейчас иду, и терять мне уж нечего, изволь, братец, благодарным быть людям, что ради твоего стола все потеряли.
— Ступай, — уже мягче, все ж отослал прочь Миронега Ингварь.
Муж с женой встретились очами, впервые за столько седмиц. И снег чаще повалил, словно саваном покрывая их судьбы.
Долго ждать не пришлось.
— Князь сбежал! Константин сбежал! –зашумели на стене.
— Сбежал, сбежал, сквозь закатные ворота утек, к Чернигову подался, — из уст в уста быстро распространялись слухи.
Как не глуп был молодший брат, а все ж скудного умишки хватило не ввязываться в заранее проигранный спор, а дать деру. Восставшая из пепла сестрица — больно грозная для душегуба примета.
Вороножской дружине пронские ворота распахнулись настежь. Марфа, в натянутой на нее очевидно по настоянию Миронега кольчуге, въехала в родной град. Люди повалили на улицы, разглядывая воскресшую княжну. Кто-то испуганно крестился, отступая, кто-то, признав, радостно махал руками.
— Голубка наша, живая!!! — неслось со всех сторон.
Марфа кланялась, благословляла горожан в ответ. Гул чудных новостей плыл над Пронском, не хуже колокольного звона.
С плохо скрываемым волнением княжна ступила на порог родного терема. Как все знакомо, и чужое одновременно. Дворня плакала и кидалась целовать руки.
— Марфуша! — маленькая круглая тетка Неонила сгребла Марфу пухлыми ручками. — Марфуша, вернулась!!! А уж мы-то сколько горьких слез пролили, уж и не чаяли снова увидеть.
— И я уж не чала вас повидать, — сухими губами проговорила Марфа.
В большом каменном соборе было студено, на стенах тонким слоем лежала изморозь. Марфа подошла к гробнице Изяслава, потрогала белый камень. Хоть в этом не поскупился Константин, достойное погребение велел сотворить.
— А где же невестка моя, княжичи где? — обернулась Марфа к Неониле.
— Отъехали к Стародубу, как Костенька заявился, так они и съехали. И никто-то их не гнал, с чего вдруг Елена так-то удумала, и не ведаю.