— Ну, вот. Почти собрали, — распрямила Марфа натруженную спину. — Эй, Еленка, куда собралась?
Малая мчалась по пологому дну оврага за невесть откуда взявшейся в осеннем воздухе бабочкой.
— Назад, неслуха! — побежала за ней Марфа. — Да стой же!
Еленка, решив, что мать играет, радостно всплеснула ручками и припустила быстрее.
— Вот уж вылитая матушка, — разорвал тишину осипший мужской голос.
И от этого голоса у Марфы сдавило дыхание, а руки, взлетев вверх, тут же обвисли, словно крылья сбитой в полете птицы.
На дне оврага стоял Глеб или то, что осталось от брата. Голова была напрочь седая, словно на нее уронили куль с мукой, лицо серое, с впалыми щеками и рваным шрамом от носа к мочке уха. Глаза горели недобрым блеском дикого зверя, вырвавшегося из капкана.
Елена, истошно зарыдав от страха, пустилась бежать обратно к матери. Марфа подхватила ее, прижав к себе, отступила на два шага.
— Опять воскресла, — медленно проговорил Глеб, укладывая ладонь на рукоять меча.
Марфа молчала, губы не слушались.
— А я чуял, что ты не померла, — ухмыльнулся Глеб, показывая желтые клыки, — не везет мне, стало быть, сестрица жива. Так и норовила мне поперек дороги встать. Теперь вот я поперек твоей дороги стою, поменялись местами, — он хрипло рассмеялся.
И снова этот безумный горящий взгляд, не сулящий ничего доброго. Бежать? Куда, с двумя малыми детьми? Кто-то дернул Марфу за поневу, это Яким протягивал ей топор, оставленный Миронегом на всякий случай. Марфа отдала Якиму притихшую Елену и сжала топорище. Глеб рассмеялся сухим безжалостным смехом. «Надо говорить. Надо с ним говорить».
— Где гриди твои? — осторожно спросила Марфа, задвигая за себя Якима.
— А кто ж их знает? Бросили меня все, — равнодушно пожал плечами Глеб. — А ты предала, ты хуже их.
Острая иголка страха пронзила сердце. Глеб считал этот отчаянный страх и довольно расхохотался. С трудом Марфе удалось взять себя в руки.
— Ты с половцами был, они где ж?
— А где Константин? — подпрыгнул Глеб. — Глотки братцам-то с удовольствием резал, а теперь я один у него виноват, а он, вроде как, в стороне. Все от меня отбежали, извергли меня…
— И тебя? — невольно сорвалось с губ Марфы.
— И тебя. Ты этому Ингварю стол рязанский, а он тебе чего? Сладко ли иудиной дочкой быть, брата предавшей, а?
— Не я, а ты нас предал! — перестала бояться Марфа. — Изяслава почто сгубил? Брата своего! Он же ссориться с тобой не хотел, в мире жить желал!
— За то и убил, — с ледяным спокойствием ответил Глеб. — Нельзя, Марфуша, нам в мире жить, кто сильнее — тот и свят. Да где тебе, скудоумной головушке, то понять.
— Покайся, Глебушка, покайся. Бог милостив, он простит, — попыталась достучаться до прежнего брата Елена.
— Нет, такое простить нельзя, не прощается такое… — Глеб оборвал сам себя, вынимая меч. — Марфуша, он на небе, к чему его жалеть. Меня пожалеть надобно, мне худо, — сделал он к ней шаг.
Марфа отступила. «Убьет. Миронег не успеет. Ежели жив… Жив, лес — его удел, куда тем гридям Глебовым, коли они вообще есть».
— Конь твой где? — опять спросила она невпопад.
— У Савалы пасется. Вот сейчас удачу себе верну, и можно поганых догонять. Бросили меня поганые, я им говорю — стоять еще под стенами надобно, дожмем, а им, вишь, степь подавай, больно долго Рязань осаждаем. Бросили меня псы смердящие.
Голос Глеба перешел в бормотание. Взгляд совсем стал безумным. Он снова пошел на Марфу.
— Глебушка, очнись, покайся. Бог простит. Апостол Павел ведь тоже Савлом был, грешником, но покаялся, к Богу обратился. Глебушка, покайся, — Марфа шептала, но топор сжимала все крепче, за своих детей и жизнь она собиралась биться до последнего.
— А мне покаяния не надобно. Сгинешь, ведьма, удача ко мне вернется, тогда и каяться стану. Крепко буду каяться, монастырь заложу, церковь белокаменную. За помин твоей души чернецов молиться заставлю. И денно и нощно будут, за то не тревожься…
Тощий, но жилистый, крепкий, Глеб беспощадной волной надвигался все ближе и ближе. За ним колыхал ветвями багряный лес, такой яркий, нарядный, светлый. Лес был таким спокойным, умиротворяющим, что все происходящее казалось мороком, надо только развести руками серый туман беды.
— Мироша!!! — отчаянно закричала Марфа в этот слепящий багрянец.
Глеб оглянулся и замер, словно что-то увидел. Марфа размахнулась, но не смога ударить первой. Не смогла! Но ведь это последняя возможность. Последняя! А рука не поднимается.
А Глеб все стоял и стоял, склонив голову на бок.
— Марфа, ты его видишь? — повернул он к сестре бледное лицо.