Черт, ведь я же пришла, чтобы отвести душу и высказать ему все, что накопилось на сердце, влепить ему пощечину и гордо удалиться, навсегда оставив здесь даже воспоминание об этом негодяе! Ну, чего же ты стоишь, злорадно прошептал мой внутренний голос, давай, сделай то, что собиралась.
Антон тем временем снял с Третьякова наручники и, тактично отведя взгляд, удалился, прикрыв дверь. Скрип защелкнувшегося замка вывел меня из состояния комы.
— Боже, — это все, что я сумела произнести, ибо мы одновременно бросились к друг другу, а потом…
Я начисто позабыла о своих намерениях и заревела, уткнувшись опухшим лицом в Юркину грудь. Мои руки мертвой хваткой обвили его шею, отпускать я его не желала и с удовлетворением ощущала, как он нетерпеливо обнимает меня, целует в волосы и что-то говорит. Я подняла голову, сдувая упавшие на щеки пряди.
— Это ужасно, Юра, Боже, как ты тут?! Я слышала мерзкие вещи об этом изоляторе, будто бы здесь устраивают кровавые разборки, а те, кто содержится в камерах, настоящие беспредельщики!
Я растерянно моргнула. А вспомнив о своих наполеоновских планах, звонко рассмеялась, вслушиваясь в гулкое эхо, стен. Черт, не могла на него насмотреться, разглядывая каждую веснушку на носу и сгорая под его испепеляющим взглядом. А куда девалась моя решимость, интересно знать? И вместо тог, чтобы влепить ему оплеуху (он ее заслуживал не одну!)я впилась в его губы.
— Глупая ты моя, зачем же ты… Зачем ты сюда пришла? — шептал Юрка между поцелуями, от которых мое лицо нестерпимо горело. Но это была сладостная мука.
Улыбнувшись сквозь застилавшие глаза слезы, я положила голову на его плечо. Время так неумолимо истекало, а хотелось послать к черту весь мир, что находился за пределами этой камеры.
Меня переполняла ненависть к установленным законам, где так запросто ломают судьбы и разлучают влюбленных, где девушки вынуждены бесконечно оставаться одинокими, пока их возлюбленные отбывают отмеренные сроки в этих ужасных лагерях.
Открывшаяся вдруг истина, в которой я до сего момента боялась себе признаться, поразила меня как разряд молнии, заставив похолодеть.
— Юра, я должна тебе что-то сказать, — проскулила я, чувствуя, как сердце вновь стягивает оковами страха.
— Мне тоже нужно тебе сказать что-то, — отозвался Третьяков, взяв мое зареванное лицо в ладони.
Черт, ну и мымра же я, наверное, сейчас! Ненавижу плакать и делаю это редко, в основном в случае умасливания папеньки. Докатилась, Лиска, такими темпами ты скоро превратишься в старуху, ведь Леська всегда предупреждает, что от слез появляются морщины.
— Давай сначала ты, — улыбнулась я, ощущая странное томление. Предчувствие или женская интуиция еще никогда меня не подводили, но услышать сейчас то, что как мне казалось, я угадала, мне сделалось страшно.
За нашими обнимашками мы и не заметили, как пронеслось время и в этот момент в дверь громко стукнули, а следом раздался голос Антона:
— Время вышло! Еще минута и я вхожу.
Я чуть не лишилась остатков самообладания, едва подумав о том, что нужно расставаться. Вцепившись в Третьякова, я поймала его взгляд и произнесла то, что вертелось на языке, причем как оказалось, мы сказали эти слова одновременно:
— Я…кажется, люблю тебя. С первого взгляда, глупо, да?
— Я тебя люблю, Лиска!
Встретившись глазами, мы неожиданно рассмеялись. С моих плеч словно свалился стопудовый груз, в сердце запели свиристелки.
Меня как прорвало, а если меня понесло, я знала, что уже не остановить, пока я не выплесну весь накопившийся словарный запас:
— Господи, ты любишь меня?! Вот такую, глупую, взбалмошную и вечно находящую приключения на свою попу?! Ты правда меня любишь? А я-то, дура, все это время мучила себя догадками и идиотскими предположениями, чего это вдруг тот, кому доверили бешеное состояние, одни из беспредельщиков криминального мира нашел во мне, я даже пыталась настроить себя на месть, представляешь?! Вот глупая, правда? Юрка, а разве так бывает, а? — с сомнением глядя на него, смеющегося, вопрошала я.
— Видишь, значит, бывает…
— Я люблю тебя! Я так люблю тебя, что мне порой кажется, что я не выдержу и сломаюсь под грузом тех передряг, что на нас обрушились!
Дверь распахнулась, и не ко времени появившийся в камере Антон нетерпеливо потряс наручниками, красноречиво бросив мне взгляд, напоминающий о том, что мне пора исчезнуть.
— Одну минутку, пожалуйста, еще одну! — оглянувшись на него и послав — таки к чертям условности и правила приличия, я прильнула к Юриной груди, пряча лицо.